Давняя история
Шрифт:
— Вова, попробуй, а?
— Что еще?
— Махни домой, уговори Стаса.
— Сам уговаривай.
— Да нет, мне нельзя, я про записку не знаю. Лучше ты скажи. Сходи, мол, с Татьяной. Видишь же, что Муха уже отдал швартовые. Если она ему нравится…
Вова пожал плечами:
— Вряд ли он согласится.
— Попробуй, будь другом.
— А ты что делать будешь? На набережной караулить?..
Пароход напоминал Мазину «летучего голландца», хотя меньше всего было в этом огромном, недавно построенном лайнере призрачного, нереального, даже романтики было мало, если понимать ее по-старинному.
Между тем чудес не бывает, конечно. Просто пароход шел из Одессы в Сочи, чтобы там взять на борт туристов, и команда занималась своими делами на своих местах, ветреная, осенняя погода не манила людей на палубу. И все триста матросов, офицеров, механиков и миловидных девушек в форменных курточках растворились, затерялись в плавучем городе-небоскребе, оставив Мазина наедине со своими мыслями, холодным солнцем, пронизывающим ветром, рвущим в клочья темно-сиреневые тучи, и морем, набегающим пенистыми синими волнами.
Он прилетел в Одессу, чтобы повидать Павличенко, моряка, продвинувшегося за эти годы до помощника капитана туристского лайнера, служить на котором, по мнению Трофимова, было заманчиво и почетно. Одесса теряла листья с каштанов, кленов и акаций, отдыхала от летнего курортного гама. Из аэропорта Мазин ехал низкими, вымощенными брусчаткой улицами, мимо желтеющих парков, потом спустился к морю, оставив в стороне театр и бульвар, протянувшийся от Пушкина до «дюка», и здесь, в пароходстве, старинном здании, наполненном энергичными, подтянутыми мужчинами, где в коридорах слышались забытые со школьных лет слова — Фамагуста, Ванкувер, Коломбо, ему сказали, что лайнер через час выходит в море и только там, в пути между Одессой и Сочи, он, если желает, может побеседовать со старпомом.
Павличенко, как и моряки в пароходстве, оказался подтянутым, гладко выбритым и розовощеким. Он был предупредителен и доброжелателен, хотя и не сразу понял, что привело к нему человека из уголовного розыска. А когда понял, сказал неожиданно для Мазина:
— Почему-то мне всегда казалось, что к этому случаю придется вернуться. Но не думал, что пройдет столько лет.
— Он запомнился вам?
— Боюсь, что фактами вас не порадую. Это личное, субъективное впечатление. Молодой был, как говорят, легкомысленный. Стоял, смеялся, шутил, проводил время, а мимо прошла трагедия, смерть. В общем, после подобных случайностей становишься внимательнее к жизни. Но вам-то не философия нужна!
Тут он был не совсем прав. Чем глубже было впечатление, тем больше надежд оставалось вспомнить то, что оказалось незамеченным, было упущено в прошлом. Мазин сказал об этом Павличенко, но тот покачал головой:
— Знаете, в такие моменты многое мерещится. Например, когда я увидел убитую девушку, я был почти уверен, что это она проходила с парнем мимо меня приблизительно час назад.
— А на самом деле?
— Не она.
— Почему?
— Это бесспорно. Та была в туфлях. Я потому и запомнил их с молодым человеком. Она поскользнулась и набрала воды в туфлю. Как раз напротив меня. Я еще шутил, заигрывал
— Помню.
— Ну вот. Поэтому в показаниях я отбросил все сомнительное и держался только очевидных фактов. А фактом было то, что человек, которого подозревали, не подходил ко мне. Так я и показал.
— Вы поступили правильно, конечно. Но теперь, когда мы не в суде, может быть, вы поделитесь тем, что сочли в свое время сомнительным?
— Стоит ли? Никакой уверенности у меня не было и нет. Наконец, подзабылось крепко, как понимаете.
— Но все-таки…
Павличенко надвинул на лоб фуражку. Беседовали они на палубе. Ветер налетал пиратскими рывками.
— Мне показалось, что человек этот из моряков. Он подошел прикурить и спросил время, потоптался немного, мы перекинулись десятком слов, и его манера держаться, говорить…
— Морские термины?
— Нет, нет. Это было бы наглядно. Что-то не подчеркнутое, только ощущение. Естественно, я не стал делиться догадками. Они могли сбить следствие.
— Пожалуй.
Догадка о моряке оказалась неожиданностью для Мазина. Он не был формалистом и не прикипал к версии, не подгонял под версию факты, но нельзя и без версии, в конце концов, и не мог он так просто отделаться от брусковского рассказа, забыть о литературных упражнениях Курилова.
— Может быть, наколка? Вы видели его руки?
— Нет, наколка бы запомнилась. Хотя и это не факт. Якоря накалывают и мальчишки, никогда не видавшие соленой воды.
— Тоже верно.
«Так, может быть, пренебречь этим субъективным ощущением?»
Но не таким человеком был Мазин и не затем летел и плыл по морю, чтобы пренебречь хоть маленьким дополнением к известному, а скорее к неизвестному, даже если оно и противоречило его предположениям. Впрочем, была еще возможность уточнить догадку Павличенко. И Мазин достал фотографию, которую вездесущий Трофимов раздобыл в архиве университетской многотиражки. «Группа выпускников исторического факультета на первомайской демонстрации». Правда, Витковского здесь не было, но если он ходил в кино с Татьяной он и не мог подходить к Павличенко, дежурившему на борту, и спрашивать время. Разве что с девушкой, оказавшейся потом в ботах…
— Не думайте, что на снимке обязательно есть человек, который вступил с вами в разговор. Посмотрите не предвзято…
Павличенко покрутил снимок, на котором помимо Мухина и Курилова стояли и смеялись три девушки и двое ребят-пятикурсников. Видно было, что он затрудняется с ответом.
— Хорошо, я облегчу задачу. Из этих двоих, кто больше похож на вашего незнакомца?
Мазин выделил пальцем обоих квартирантов старухи Борщевой.
На этот раз Павличенко не колебался.
— Если из них, то этот, — указал он на Мухина. — Крупный был паренек. Другой, тощий, совсем не похож.
— Спасибо.
— Вы думаете, это он?
— Наоборот. Я полагал, что вы укажете на худого. Я подозревал его.
— Значит, я вам спутал карты?
— Грош цена таким картам. Жаль только, что вам совсем не запомнился разговор.
Павличенко снова поправил фуражку:
— Я, конечно, не следователь, но, честное слово, жалеть не о чем. Кажется, о погоде он говорил. Что весна ранняя и развезло все, что с набережной проулками не пролезешь. А я ему: «Почему? Недавно машина проехала». Вот такое и переливали из пустого в порожнее.