Давным-давно
Шрифт:
По улицам ходил, смотрел,
Глаза пучил, башкой вертел.
Дивился киевским базарам:
Меха, икра – почти что даром!
Лежат колбасы, балыки,
Сыры огромными кругами,
И с самогоном бутылями
Заставлены все уголки…
Свободный торг, базар-мечта!
Вокруг ни одного мента.
Ни гастролёров-рэкетиров,
Ни спекулянтов у сортиров.
Короче, жил тогда народ,
И что хотел кидал в свой рот!
Под вечер парень
И, чтоб немного отдохнуть,
Он в кабаке слегка напился,
С какой-то шайкою сцепился
И рожи им помял чуть-чуть.
Прогнав ребят за поворот,
Сел отдышаться у ворот
Какого-то большого дома
На кучу брошенной соломы.
Вдруг отворилися ворота —
И на Илью нашла икота!
Из них явилась, свет очей,
Бабёнка, печки горячей.
Илью в светлицу пригласила
И белой ручкой поманила…
Я сам, признаться, прихуел,
И, как Илья, на жопу сел.
Девицу, Мотю удалую,
В округе знали все давно.
Ещё не находилось хуя,
Чтоб не был для неё – говно.
Она могла два пальца стиснуть
В пизде и залихватски свистнуть.
Иль, вызывая общий смех,
Пиздою раздавить орех.
Две сиськи, словно две подушки,
Две ляжки, мощные, как дуб…
Рыдали мелкие блядушки,
Грызя на шеях безделушки,
Точили на Матрёну зуб!
Она ж на них, смеясь, плевала,
А что не так – намнёт бока.
Зарядит суке по ебалу
И враз уводит мужика.
Так что Матрёну все боялись,
Хотя в душе и преклонялись.
Илюша в самый раз попался…
Какой кусок ему достался!
Пока я у ворот сидел
И с вами тут про жизнь пиздел,
Бабёнка время не теряла,
Илью с почётом принимала,
На стол собрала пить и есть,
И, предложив ему присесть,
Постель духами окропила,
За домом баньку протопила
И пригласила молодца
Смыть пыль дорожную с лица.
Илья, нажравшись, согласился,
Хотя немало удивился.
Однак, прекрасно понимал,
Зачем весь этот карнавал.
Перекрестившись, он разделся.
С дороги банька хороша!
Расслабился, парком согрелся,
Намылил яйца не спеша,
Бока берёзою побил,
Воды на камешки подлил…
А Мотя в щёлку наблюдала.
Как хуй Илюшин увидала,
Так чуть не кончилась у щели,
И, вся горя, толкнула двери.
Упали на пол бабьи шмотки.
Похерив скромности манер,
Она глаза прикрыла кротко,
И прошептала: «Мой размер…»
Не в силах
Хуй поцелуями покрыв,
Перед Ильёю в восхищенье
Матрёна пала на колени,
Уже устав себя терзать,
И жадно принялась сосать.
С трудом огромную залупу
Матрёна впихивала в рот.
– Мне очень жаль, но эта штука,
Наверное, в рот мне не войдёт.
А как хотелось бы его
Мне до яиц глотнуть всего! —
Матрёна грустно прошептала.
Понятно, парню было мало!
Досадно сделалось Илюше:
– Что ты мусолишь мне вершок?!
И он, схватив ее за уши,
Задвинул хуй аж до кишок.
У Моти враз дыханье сперло.
Когда такое всунут в горло,
Любая стала бы зелёной.
Но не такой была Матрёна!
Она c минуту упиралась,
Дышала шумно, задыхалась,
Потом смирилась с положеньем,
Тихонько начала движенья,
Привыкла и пошла опять
Илюшин член вовсю сосать.
И понял с радостью Илья,
Что время проведёт не зря!
Да… Редко встретишь, выйдя в свет,
Такой отменнейший минет…
В конце концов Илья взбрыкнул,
Задёргался, и труханул.
И напустил ей полный рот,
Аж вздулся у неё живот.
Любовно Мотя член лизнула,
С улыбкой сыто отрыгнула,
Бедром призывно повела,
И позу «раком» приняла.
– Ну что, Илюша-молодец?
Смотри, заждался мой песец!
Лукаво на Илью взглянув,
Ему игриво подмигнув,
Матрёна подалась всем телом,
Илью прося заняться делом.
А он того давно уж ждал.
Член, как всегда, опять стоял.
Как бык, копытом землю взрыл
И ей по яйца засадил.
Хоть опытной была Матрёна
Уже давно на этот счет,
Когда была ещё ребенок,
Совсем не сиську брала в рот,
А уж хуёв перевидала —
Так это просто не считала!
Но тут давило так внутри,
Что с носа сопли потекли!
И пусть ей станет Бог судья.
Чему нам с вами удивляться?
Прекрасно знал наш друг Илья:
Пизда умеет расширяться.
И всё меж ног её пихал…
А к вечеру слегка устал.
Попарил своего страдальца,
Согрел в тепле пустые яйца,
Водой Матрёну окатил,
Поднял, на лавку посадил,
И, чтоб пришла она в себя,
Влепил по морде ей. Любя.
4
Ах, эти сплетни, пересуды!
Язык во рту не удержать.
Как не устанут словоблуды
Чужих костей перемывать!