Дай мне руку, тьма
Шрифт:
— Твоя жизнь, — сказала Грейс. — Насилие. Ты ищешь его, не так ли?
— Нет.
— Да, — мягко сказала она. — На днях я была в библиотеке. Просмотрела газетные статьи о тебе за прошлый год. Когда убили ту женщину.
— И?
— И прочитала о тебе, — сказала она. — И увидела фотографии, где ты стоишь на коленях, склонившись над женщиной и мужчиной, которого застрелил. Ты был весь в крови.
— Это была ее кровь.
— Что?
— Кровь, — сказал я. — Дженны. Женщины, которую убили. Возможно, Кертиса Мура,
— Знаю, — сказала она. — Знаю. Но когда я смотрела на твои снимки и читала статью, то невольно задавалась вопросом: «Кто он, этот человек?» Я не знаю человека с этих фотографий. Не знаю того, что он стрелял в людей. Эта личность мне не знакома. Он для меня чужой.
— Не знаю, что и сказать тебе, Грейс.
— Ты когда-либо убивал? — Ее голос звучал резко.
Я не сразу нашел ответ.
Наконец, сказал:
— Нет.
Первая ложь, которую я преподнес ей, и это оказалось не так уж и трудно.
— Но ты способен на это, не так ли?
— Как и все.
— Может быть, Патрик. Может быть. Но большинство из нас не выбирают ситуации, которые приводят к убийству. А ты выбираешь.
— Я не выбирал этого убийцу и не звал его в свою жизнь. И уж тем более Кевина Херлихи.
— Нет, — сказала она, — ты как раз это сделал. Вся твоя жизнь — это осознанная попытка противостоять насилию, Патрик. Но ты не можешь победить его.
— Кого?
— Своего отца.
Я потянулся за пачкой сигарет, провез ее по столу, пока она не оказалась передо мной.
— Я и не пытаюсь, — сказал я.
— Я не дурочка.
Я вытащил из пачки сигарету и стал стучать ею по центру веера из фотографий Хардимена, сожженного тела Рагглстоуна и распятого Кола Моррисона.
— Куда ты клонишь, Грейс?
— Ты водишься с такими людьми как… Бубба. А также Девин и Оскар. Ты живешь в мире насилия и окружаешь себя подобными людьми.
— Тебя это никогда не коснется.
— Это уже случилось. Черт. Хотя я знаю, ты скорее умрешь, чем позволишь кому-нибудь причинить мне зло. Физически. Я все это знаю.
— Но…
— Но какой ценой? Что с тобой происходит? Ты не можешь зарабатывать на жизнь чисткой канализационных труб, а, возвращаясь, благоухать мылом, Патрик. Это въестся в твои поры. Выхолостит тебя подчистую.
— А может, уже?
Миг тишины в трубке был долгим и мрачным.
— Еще нет, — сказала она. — Но это чудо. На сколько тебя хватит, Патрик?
— Не знаю, — сказал я сдавленным голосом.
— Я тоже, — проговорила она. — Но я не люблю осложнений.
— Грейс…
— Я позвоню тебе, скоро, — сказала она, и на слове «скоро» ее голос дрогнул.
— Хорошо.
— Доброй ночи.
Она повесила трубку, а я продолжал слушать гудки. Затем я сдавил пальцами сигарету и отшвырнул от себя пачку.
— Где ты пропадаешь? — спросил я Буббу, когда наконец
— Во дворе магазинчика Джека Рауза в Саути.
— Чего ради?
— Потому что Джек сейчас там, как, впрочем, Кевин и большая часть всей команды.
— Хорошо же ты разделал Кевина, — сказал я.
— Для него Рождество уже наступило, да. — Он довольно хихикнул. — Старина Кев сосет свой супчик через соломинку, горемыка.
— Сломал ему челюсть?
— И нос тоже. Одним ударом двух зайцев.
— Но, Бубба, на глазах у Грейс? — спросил я.
— Почему нет? Должен тебе сказать, Патрик, женщина, с которой ты встречаешься, из разряда неблагодарных.
— Надеялся на чаевые? — съязвил я.
— Нет, всего лишь на улыбку, — сказал он. — На «спасибо» или хотя бы на благодарный кивок. Я бы все принял.
— Ты дубасил человека на глазах у ее дочери, Бубба.
— Ну и что? Он сам напросился.
— Грейс этого не знала, а Мэй слишком мала, чтобы понимать.
— Вот что я тебе скажу, Патрик. Просто для Кевина выпал плохой день, а для меня — хороший. Очень хороший.
Я вздохнул. Пытаться толковать Буббе о социальном договоре и принципах морали — это все равно, что вести разговор о холестерине с «Биг Маком».
— Нельсон все еще сторожит Грейс? — спросил я.
— Как ястреб.
— Пока все не закончится, Бубба, он не должен спускать с нее глаз.
— Он и сам не захочет. Думаю, он влюбился в эту женщину.
Я аж вздрогнул.
— Так чем, собственно, Кевин и Джек сейчас заняты?
— Укладывают вещи. Похоже, собираются в путешествие.
— Куда?
— Не знаю. Но выясню.
Я почувствовал едва ощутимую усталость в его голосе.
— Бубба.
— Да?
— Спасибо за охрану Грейс и Мэй.
Его голос потеплел.
— Всегда пожалуйста. Ты ведь сделал бы то же самое для меня.
Возможно, чуть деликатнее, но…
— Конечно, — сказал я. — Может, ты на какое-то время ляжешь на дно?
— Почему?
— Кевин может нанести ответный удар.
Он рассмеялся.
— Ну и что? — Он фыркнул. — Кевин.
— А как Джек? Может, ради поддержания авторитета он должен наказать тебя за то, что ты избил одного из его людей.
Бубба вздохнул.
— Джек — это мыльный пузырь, Патрик. Тебе этого не понять. Он, конечно, окреп, и он опасен, но только для хилых. Не для таких, как я. Он знает, чтобы вывести меня из игры, придется использовать невообразимую кучу народа, а если промахнется, надо готовиться к мировой войне. Он похож… когда я служил в Бейруте, нам раздавали ружья без пуль. Это и есть Джек. Ружье без пуль. А я — тот чокнутый шиит, который едет на грузовике с бомбами вокруг его посольства. Я — это смерть. А Джек слишком нежный, чтобы играть со смертью. Он ведь получил свой первый опыт власти довольно давно, еще в Ассоциации.