Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
Полоцк.
Витебск.
Менск.
Плесков.
Смоленск.
Усвяты.
Дудичи.
Еменец.
Копысь.
Под рукой Изяслава Владимирича восемьдесят лет тому была только одна лишь полоцкая земля, да и та без города Полоцка, сожжённого Владимиром. Княжил старший сын великого князя в Изяславле, и только после отстроил Полоцк.
Брячислав Изяславич сумел присоединить Витебск и Усвяты. Постепенно перешли под руку полоцких князей и другие города кривской земли — все, опричь Плескова
Нынче Всеслав привёл рать под стены Плескова.
На слом Плесков взять трудно — с одними лестницами на таких стенах много не навоюешь. А измором Плесков брать для кривской рати смерти подобно — подтянутся рати из Новгорода, зажмут полочан, как в клещи.
И ещё по одной причине не хотелось Всеславу садиться в осаду — рать, стоящую в осаде, надо кормить так же как и рать, в осаде сидящую. И придётся его воям единокровных кривичей зорить. И какая после память в Плескове останется от полоцкого князя — что пришёл кривскую землю соединять огнём и железом? Igni et ferro, как говорят христиане?
И надолго ли удержишь, Всеслав Брячиславич, после такого плесковскую-то землю?
Стало, оставался только один способ — взять Плесков изгоном, внезапно.
Всё это Всеслав обдумал ещё в Полоцке с Бренем и иными воеводами, когда они прикидывали силы, потребные для плесковского похода.
Кривичи плесковские против не станут, это Всеслав знал точно. Вот только наместник с дружиной из словен да киян, гридень Мстислава Изяславича Новогородского…
И всё было рассчитано правильно, и путь намечен, и кони пригнаны, и рать шла быстро… ан вот же — не поспели.
Взять город с наворопа не удалось. Вообще, в этом походе всё шло не так, как было задумано — пока полоцкая рать подтягивалась, собираясь в кулак, передовые разъезды ринули к воротам, но было уже поздно — ворота затворились, мосты через ров поднялись, над городскими стенами уже вздымались тревожные чёрные дымы, а народ с посада забился за стены крома.
Не подготовился, — корил себя князь, кусая губы и сжимая кулаки, словно мальчишка, глядел на неприступные городни. Так ли надо! Поспешил.
А надо было — своих людей в Плескове завести.
Об условных знаках сговориться.
Пути твёрдые проложить.
Тогда и ударить!
Да не с обозами тащиться от Полоцка до Плескова полторы сотни вёрст, а — о-дву-конь лететь!
Вот тогда бы изгоном-то и удалось!
Не вышло.
Под матёрым дубом на берегу Великой собрались бояре и гридни. Ждали князя.
Всеслав вышел из шатра в новом корзне, тимовых зелёных сапогах с загнутыми носами и в княжьей красной шапке.
— Слава! — грянули вятшие, вскидывая над головами нагие мечи.
— Слава! — сотнями голосов дружно подхватило войско на берегу — князь и вятшие на холме были видны всем воям.
Четверо кметей тянули на верёвке круторогого
Всеслав бесстрашно подошёл к быку, протянул руку, и кто-то из гридней — Радко, кажется — вложил в неё рогатину. Князь коротко размахнулся и всадил рожон быку под лопатку. Зверь бешено храпнул, ощутив входящее в него железо, рванулся, пытаясь достать князя, но ни рогом, ни копытом не досягнул. Рогатина жадно пила кровь, щедро хлещущую под ноги князя, ноги быка подкосились, он пал на колени, а после грузно повалился набок.
— Слава! — снова гаркнули сотни глоток.
А потом начался праздник.
Горели костры, слышались приветственные крики, звенело оружие. Нет большей чести, чем почтить Перуна боем, хоть и нарочитым, бескровным даже.
Когда-то давно чешуйчатый скользкий Змей, увидав невесту Перуна, воспылал любовью. Не умея сдержать страсти, Змей похитил юную богиню, но могучий бог грозы настиг ворога.
Бой длился долго.
Одни говорят — несколько дней.
Другие говорят — несколько лет.
И те и другие правы.
Ибо что для богов один год, весомый для человека с его коротким веком, как не один день?
А третьи говорят — бой длится до сих пор. И молнии — это отблески секиры Перуновой.
И они тоже правы. Ибо что есть наша жизнь, как не вечный бой светлых богов с Тьмой? Бой в душе человека.
Но в честь и в ознаменование победы Перуна над Змеем принято у народов словенского языка праздновать Перунов день — через четыре седмицы после Купалы.
Любо в Перунов день потешить силу молодецкую потешным боем, позвенеть мечами да секирами, пособить светлому богу в его войне со Змеем.
Всеслав нырнул головой в звенящую прохладу кольчуги, затянул тяжёлый боевой пояс с мечом. Радко надел ему на голову шелом, помог затянуть подбородный ремень и надеть на руку щит.
— Ну! — весело крикнул князь. — Кто осмелится?
Смельчак нашёлся мгновенно — тот же Радко. Он уже обнажил меч и наступал, прикрывая щитом лицо, только глаза глядели из-за верхнего обода щита.
Сшиблись — зазвенела сталь, с глухим стуком ударились щиты, бойцы закружились в стремительном хороводе.
Когда противники равны по силе, бой превращается в череду долгих кружений опричь друг друга и стремительных сшибок.
Кмети застыли зачарованно — не всякий из них решился бы помериться силами с самим князем, тем более, в Перунов день. На князе лежит воля богов, а уж Всеслав Брячиславич, Велесом-то отмеченный… и впрямь в такой день должен победить всякого.
Так и вышло — не равен оказался Радко по силе Всеславу.
После третьей сшибки с треском лопнул обод Радкова щита, и Всеслав опустил меч — по правилам таких боёв, гридень проиграл.