Де Рибас

Феденёв Родион Константинович

Рибас кивнул и вышел из малиновой. Андре нигде не было. Адмирал направился к своему экипажу и не удивился, увидев в коляске поджидавшую его Катрин. Ничего не приказав кучеру, он сел напротив нее.

— Ты много проиграл? — спросила она.

— Как ты оказалась с ним?

— Меня ограбили под Ольвиополем.

— У тебя есть поместья.

— Родственники добились их опеки.

— Значит, теперь ты амазонка.

— Что это значит?

— Маттео использует тебя в игре.

— Но как? Он шулер?

— Я не заметил.

— Я всего лишь третий раз с ним у Вирецкого.

— Это начало.

— Что же мне делать? У меня совсем

нет средств.

Рибас с усмешкой достал триста рублей и передал Катрин:

— Это все, что у меня есть. Оставь игрока. Добивайся снятия опеки.

Не поблагодарив его, она вышла из экипажа.

Дома адмирал спросил у Хозикова:

— Андре здесь?

— Я проводил его в гостевую. Он спит.

На следующий день адмирал собирался к отъезду вместе с Андре. Петербург уже знал о его проигрыше. Жена съязвила:

— Вы уезжаете? По-моему, вы должны идти в Одессу пешком.

Но все-таки, несмотря ни на что, Настя была верна себе и в другом — через Хозикова она прислала мужу шкатулку с драгоценностями. Адмирал побежал к Насте, пал на колени, целовал ей руки.

Из дворца явился обеспокоенный Базиль Попов.

— Императрица знает о вашем проигрыше.

— И что же?

— Сказала только: «Вот и Рибас начал проигрывать».

— Отлично.

— Федор Ростопчин уверяет всех, что вам все нипочем.

— Почему?

— Считает, что вы в Одессе наживаете полмиллиона в год.

Адмирал усмехнулся, раскрыл шкатулку жены.

— Не могли бы вы помочь мне продать что-нибудь из этого?

— Конечно.

11. Неотложные заботы и обидная размолвка

1795

Адмирал вместе с Андре уехал на следующий день. Россия майскими цветущими садами и зелеными полями летела навстречу экипажу, в котором Рибас лишь поглядывал на угрюмого Андре и обдумывал застрявшую в голове мысль: почему открытые листы на свободное плаванье шкиперу Спарпато оказались в Петербурге? Что-то тут было не так. Зачем неаполитанскому посланнику понадобилось пересылать их из Константинополя в Петербург? Почему не в Черноморское адмиралтейское правление? Может быть, это подлог, связанный с масонами Ризелли и его пребыванием в Одессе? Если это так, то под нажимом его, Рибаса, Черноморское правление выдало теперь шкиперу разрешение на плаванье, и получалось… Адмирал покрылся холодным потом: «В таком случае я содействовал его темным делам! Надо как можно скорее добраться до Херсона!»

Но как он не спешил, дворцовая курьерская почта обогнала его, и в Екатеринославе он получил письмо от Базиля о том, что одно кольцо удачно продано и что императрица вдруг распорядилась выдать адмиралу шестнадцать тысяч в благодарность за усердие, но деньги следовало получить в дворцовой канцелярии.

Адмирал остановился у нового губернатора и тезки Осипа Хорвата и написал Базилю: «Екатеринослав. 7 июня. Я послал жене формальную доверенность для получения 16000 р. и бланк, на котором можно писать прошение в Кабинет, потому что никто не знает того форму… Г-н Хорват меня очень хорошо принял, и я очень доволен им, хотя мой преследователь г. Мордвинов написал ему низкое письмо на мой счет. Мне кажется, что этот адмирал от лукавства и злости с ума сошел». Он до того переполнил дозу неприязни ко мне, что я истинно к тому равнодушен».

Андре захворал, и адмирал оставил его в Екатеринославе, взяв слово, что по выздоровлению он отправится к Феличе в Брацлав, продолжать службу. В Херсоне

Рибас узнал, что открытые листы шкиперу Спарпато выданы и его суда ушли к бывшему Хаджибею — название Одесса в Черноморском правлении воспринимали скептически и считали его временным.

Уже за островом Тендра адмирал начал всматриваться в надвигающийся берег, как будто желал увидеть законченный постройками сказочный город, а вместо него стал различать неровные силуэты обыденных домов на взлете холма, но разочарования не было: в прошлом, году он и этого не увидел бы. Пять купеческих судов из; Константинополя стояли на рейде. В Хаджибейской, а теперь Одесской гавани, с палубы бригантины адмирал определил, что за зиму сделано немало. На берегу его встречали де Волан в новом полковничьем кафтане, бригадир Киселев, майор Кейзер, оба Кирьякова и полковник Марк Портарий.

— Не ожидал, господа, что так успешно идут работы. Военный мол почти отстроен!

— На сто пятьдесят сажен засыпали, — сказал де Волан. — Зима помогла. Гавань замерзла.

Это было неожиданно: в прошлые зимы гавань не замерзала.

— Местные татары говорят, что море у берегов раз в пять-шесть лет обязательно замерзает у берегов, — сказал Кейзер.

— Нам это пришлось на руку: сваи со льда били, — пояснил де Волан.

Киселев вздохнул и сказал о своем:

— Зима лютая стояла. С жестокими ветрами. Смертность в войсках большая.

— Сколько же?

— До тысячи человек.

— Да ведь это же полк! — воскликнул Рибас.

— А что поделаешь? — пожал плечами Киселев. — Топливо кончилось. В казармах стужа стояла. Благодарение Богу — чума обошла. А сейчас умирают меньше.

— Все равно головой отвечать.

Помрачневший адмирал подошел к начальнику таможни Михаилу Кирьякову и спросил о шкипере Спарпато.

— На Тавриду с двумя судами направился, — ответил Кирьяков. — Десятка два наших греков с ним ушли.

— Как же так?

— Разве уследишь? Ночью на лодках утекли. Теперь уж, верно, в Севастополе.

«Послать туда кого-нибудь или отправиться самому», — решал адмирал. Он отобедал в присутствии Миши, Лизы и офицеров. Затем передал штатное расписание греческого и албанского дивизиона и приказал приступить к его формированию. Сообщил, что в Овидиополе и Одессе учреждаются соляные магазейны. В Овидиополе на 800 тысяч пудов, в Одессе на миллион двести. Одесской солью решено было снабжать Изъяславскую, Браславскую и Подольскую губернии. А соль в Одессу везти из Тавриды. «Это и мне повод отправиться туда», — решил адмирал и объявил:

— Господа, у меня срочные дела в Тавриде. Через час я отплываю.

Мишенька стал упрашивать взять его с собой, и Рибас согласился, приказав собираться по-военному, а Лизе сопровождать его.

Плаванье до Севастополя прошло восхитительно. Миша стоял у руля, обозревал берега в зрительную трубку, довил камбалу. Рибас не говорил с Лизой о Катрин, чтобы не огорчать, а занимал ее рассказами об Италии. Крымский берег к этому располагал. В Севастопольской таможне он узнал, что шкипер Спарпато не торгуясь закупал провизию, нашлись очевидцы того, что на его суда тайно грузили оружие, а три дня тому он снялся на Константинополь, взяв на борт в укромной бухте человек двадцать разной национальности. Об этом сообщил казак, который в последний момент отказался от денег шкипера. «Если Ризелли на его судах, — думал Рибас, — значит, он решил вернуться на Сицилию или Италию не с пустыми руками. Но что они затевают?»