Де Рибас
Шрифт:
Адмиралу не с кем было держать совет. Подкатив к дому графа, он вышел из коляски и во дворе попросил солдата, возившегося с упряжью, достать из колодца ведро воды. День для апреля был жарким. Солдат уж опустил в колодец журавль с ведром, как из окна дома высунулась нахохленная птичья голова Суворова.
— Не давать ему воды, — приказал он солдату. — Потерпит до одесских колодцев!
— Я прибыл, чтобы доложить вам… — начал было Рибас, но граф прервал:
— Читал ваш рапорт. Зачем ко мне? Петля. Гоц-гоц.
И окно захлопнулось. Только давно знающий графа человек мог понять,
Из Херсона адмирал уведомил Мордвинова о своем прибытии, проинспектировал корабли в Очакове и Кинбурне, а под вечер с палубы бригантины «Святая Екатерина» увидел в Одессе над греческим форштадтом столб пламени. Ко всем неприятностям не хватало только пожара! Бригантина ошвартовалась к Платоновскому молу, встречали де Волан и генерал Киселев.
— Что там горит? — спросил адмирал. Киселев отмахнулся:
— Шалаши ингородних.
— Пойдем-ка посмотрим, господа.
Действительно, приезжие купцы причитали над пепелищем. Сгорели три шалаша. Сгорели и товары.
— А где Кирьяков? — спросил адмирал.
— В отъезде, — отвечал де Волан. — В Дальнике порядки с межами наводит так, что тут горит.
Домов в городе прибавилось. Церковь Екатерины не поднялась строительством даже на камень. И соборная Свято-Николаевская оказалась возведенной от земли аршина на три. К экипажу де Волана, из которого Рибас осматривал город, подскакал верхом Афанасий Кес. Одет в полковничьий кафтан. Лицо опухшее.
— Я от магистратской думы, Рпбас-паша. Ждем вас, как султана ясного. — Когда изволите принять?
— Вот проспишься вконец, так и приму.
Заехали к Елизавете Григорьевне. Адмирал взял обрадованного Мишеньку на колени, и все вместе отправились ужинать. Миша подрос, от прошлогодних хворей не осталось и следа, и Рибас решил завтра же написать Зоричу в Шклов о месте для него в кадетском корпусе. Миша сбивчиво, по-французски рассказывал о своей поездке с де Воланом и Лизой к Очакову. За ужином Киселев пил двойную гданьскую. Де Волан угощал адмирала прошлогодним крепким малиновым вином.
— Рекомендую вам у Марка Портария взять саженцы, — сказал он. — Молдавская малина — дар небес.
— Для загородного сада возьму, — кивнул Рибас, а Киселев и де Волан переглянулись.
— По весне, адмирал, ваш загородный дом неизвестно кто разорил, — сказал Киселев. — Разбойники завелись. Кирьяков следствие ведет.
— Дом в порядок
Офицеры ждали столичных новостей, но Рибас разбирал с Мишей петербургские подарки, потом отправил его с Лизой домой, и сам, сославшись на усталость, ушел спать.
Наутро он явился в лазарет при казармах. Смрад, вонь, кашель, кровь… Вызвал офицеров. Как там Суворов советует? Адмирал приказывал:
— Офицеров, в чьих ротах больше всего больных — под арест. Унтеров, у которых смертность высока, выпороть. Кто из нижних чинов сам не бережется — палки. Лекарям палки и арест, если в две недели не поправят положение. Поваров лазарета в погреб, а потом пороть.
Офицеры полков недоумевали: подменили в Петербурге добродушного итальянца! Адмирал вызвал к себе купца Дофине. Хмурясь, разглядывая кончики пальцев и щелкая ножницами, спросил:
— Ты херсонский именитый гражданин или живешь все-таки в Одессе?
— Там я в почете, а живу здесь, — отвечал Дофине.
— Чтобы тебе и здесь быть в почете, бери подряд на скорее окончание храма Екатерины.
— Завтра же людей пришлю.
— А кто возьмется достраивать соборную Николаевскую?
Через секунду ответ:
— Отставной прапор Шлегель. Деньги есть.
— Но чтобы не на песке с глиной божьи храмы возводить.
Шлегель с майором Ивановым взялись достроить церковь святого Николая к августу следующего года за двадцать четыре тысячи сто тридцать пять рублей сорок пять копеек.
— Ни черта они не построят, — твердо сказал де Волан. — В этой стране, если в ведомостях копейки указывают, то будут воровать так много, что и не сосчитать.
Однако стены церквей стали расти, но дело кончилось тем, что строение подвели под цоколь и подрядчики снова запросили материалов и денег.
Полицмейстер Кирьяков вел следствие о пожарах столь усердно, что загорелось снова.
— Отчего же пожары, господа? — спросил адмирал депутацию городской Думы, которую привел Кес.
— Само загорается, — вздохнув, ответил попечитель греков.
— А отчего же само загорается? — поинтересовался Рибас.
— А оттого, что иногородние торговцы ставят свои шалаши меж наших лавок. Своими товарами цены сбивают. Вот и горят.
— Но почему шалаши? Почему иногородние не строятся в Одессе?
— Да нас тут и так в избытке! Купец на купце! — зашумели думцы.
— Будете препятствовать приезжим в городе селиться — Кирьяков за вас возьмется, — пообещал адмирал.
— А у нас на него и без этого жалобы.
Купцы вручили жалобы на полицмейстера адмиралу. У мещанина Павла Ситникова, который пошел за рыбой, смотритель отобрал двадцать пять рублей, бил плетью, привязал к колесу и привез к Кирьякову. Тот самоуправство одобрил, на жалобе написал: «Чтобы охоты не было за рыбой ходить». В письме за сорока шестью подписями купцы обвиняли полицмейстера, что он бьет их по лицу, лавки ломает, а если что скажешь — заключает под стражу. Он запечатал лавку купца третьей гильдии Якова Попова за «расхлобыстование», а когда за Якова вступился Голова Андрей Железцов и напомнил о решении открыть лавку, Кирьяков ответил: