Де Рибас
Шрифт:
— У вас, адмирал, долг по Одесской крепости, — вяло сказал Куракин.
— Тысяча триста девяносто два рубля, — назвал сумму Рибас.
— Только?
— У других долги не в пример больше. По Кинбурнской — двадцать семь тысяч. По Фанагории — десять.
— А вот купцы жалуются. Вы им около сорока тысяч должны.
— Тридцать восемь тысяч триста девяносто два рубля семьдесят девять копеек. Но не я лично, а экспедиция одесских строений.
— Кого же судить, если суд учинять? Экспедицию?
— Деньги подлежат выплате из сумм на этот год.
— Сколько же на этот год Одессе
— По ведомости, учиненной от господина инженера-бригадира де Волана и утвержденной Военной Коллегией и Адмиралтейством на Большой жетэ, набережную, на камень, известь, доски, болты, скобы и прочие материалы положено от казны иметь двести шестьдесят три тысячи рублей.
Вдруг из соседней комнаты раздался вопль:
— Тысячи! Сотни тысяч! Всех под суд! — Послышался звон разбитого стекла, Куракин метнулся в соседнюю комнату, откуда из-за неприкрытой двери слышался крик Павла. Через мгновение он сам появился в проеме инкрустированных золотом дверей с осколком зеркала в руке, готовый грохнуть этим осколком об пол. Парик императора съехал на левое ухо, зеленый кафтан был расстегнут. При крупной голове мелкие черты лица поражали застывшими глазами навыкате и чухонским носом. Нет, в таких ситуациях слова излишни — адмирал преклонил колено, но не подскочил перед этим ближе к императору, чтобы поцеловать ему руку. Наоборот, протянул в его сторону свою руку, в которой он держал четки с эмалированным мальтийским крестом. Император откинул голову назад, удивился.
Этому мгновению замешательства Рибас был обязан двум людям — покойному Бецкому и Виктору Сулину. Бецкий в свое время способствовал награждению когда-то ничтожной, а теперь неслыханно возросшей в значении наградой. А Виктор, которого Рибас просил дать совет, поведал, что император не только интересуется делами мальтийского ордена, но и составил с иоаннитами конвенцию, разрешил учредить в России Великое Приорство.
— Что это значит? — спросил Павел Петрович.
— В Вашем лице я приветствую покровителя Ордена Иоаннитов, крест которого пожаловал мне Великий магистр Роган восемнадцать лет назад.
— Роган?
— Да, Ваше Преимущество, — ответил Рибас на мальтийский манер. — Мне есть что сказать Вам, если Вы милостиво согласитесь остаться со мной наедине.
Тайны, секреты Павел любил до страсти. Он сделал знак Куракину, и тот вышел, затворив за собой двери. Осколок зеркала император положил па стол и сказал:
— Я не знал, что вы награждены этим почетным крестом. И так давно. Говорите.
— Ваше величество… легко проверить, что на строительство Одессы прежнее правительство утвердило сумму в два миллиона без малого. Но на пять лет. Все расходы легко проверить. Что же касается долга — он переходит к оплате из сумм этого года. Дело обыкновенное.
— Это все? — разочарованно сказал и зло взглянул государь.
— Разве я осмелился бы остаться с Вами наедине, чтобы только объяснить по каким в сущности пустякам могу пострадать? О, нет. — Рибас достал из кармана кафтана розовый конверт. Павел впился в него взглядом. Рибас продолжил: — В тысяча семьсот восемьдесят втором году, когда вы изволили заканчивать свое заграничное путешествие, я получил тайное распоряжение покойной императрицы отправиться
Он намеренно замолчал, ожидая вопросов.
— Ну-ну, и что же?
— Вот эти доказательства! — Рибас протянул Павлу конверт. — Я не передал их императрице.
Павел взял конверт, достал документ Скрепи и стал читать, впрочем, без особого интереса. И в самом деле: что этот документ ему теперь! Ему, императору! Но, видимо, дойдя до строк, в которых он обещал выпороть Потемкина, Павел одобрительно кивнул, заулыбался, взглянул на Рибаса и сказал благожелательно:
— Отменно. Вы свободны адмирал. О дальнейшем вас известят.
Итак, первый шаг был удачен, но когда Рибас вернулся домой, Настя спросила:
— Пригодилось ли свидетельство, которое я отправила во дворец?
— Какое свидетельство?
— О том, что ты награжден мальтийским крестом.
— Что?! Ты отправила его? Кто его затребовал?!
— Посыльный сказал, что ты просишь прислать документы на крест во дворец.
Адмирал лишился дара речи. Потом долго и подробно расспрашивал жену о посыльном, но так ничего не установил. Происшедшее означало одно: затевается новая пакость. Но кто ее автор? Не приложил ли здесь руку Джачинто Верри? И Рибас отправился к Сильване.
Кондитерская «Болонья», судя по всему, процветала. Обрадованная Сильвана пальчиком указала па столик у окна, а потом присела рядом.
— Господи, как я рада тебя видеть, — вспоминая далекую и восхитительную ночь в пизанском палаццо Алехо Орлова, женщина зарделась румянцем. Рибас спросил ее о брате Руджеро.
— Он вернулся в Италию, — сказала Сильвана и пояснила: — Здешний климат не для него. Так что все его дела теперь на мне.
Рибас был так поражен услышанным, что переспросил:
— Все его дела?
— Да. И я справляюсь.
Что стояло за ее словами? Только дела кондитерской? Но, может быть, по-прежнему тут встречаются некоторые лица, чтобы получать, обмениваться и доставлять сведения выгодным адресатам? Какова роль в этом самой Сильваны? Но расспрашивать ее он ни о чем не стал. Лишь рассказал о краже документа на Мальтийский крест в надежде, что Сильвана что-нибудь узнает.
Затем он нанес короткий визит Николаю Зубову. Тот был пьян по случаю рождения сына — внука Суворова и названного в честь деда Александром. Николай, хохоча, рассказывал о брате Платоне:
— Он в Риге изрядно отобедал! Польского короля ждали. Вино прокисало. А тут Платон и отобедал за короля под пушки!
О Суворове сказал, что тот хочет в отставку, но Павел не велит.
Базиль Попов февральским вечером приехал к адмиралу, и вместе с Виктором они сели за ломбер. Выслушав рассказ о свидании с Павлом, Базиль сказал:
— Вашему верному недругу не повезло.
— Мордвинов здесь? — спросил Рибас.
— Вызван. Посажен под домашний арест. К Павлу не допущен.
От заведования императорским кабинетом Базиль был отставлен, но получил чин генерал-поручика с назначением в мануфактур-коллегию. Об обеде Платона Зубова в Риге он сообщил: