Де Рибас
Шрифт:
– Отчего же вы так неосмотрительны? – вдруг услыхал Рибас голос Екатерины, обращенный к нему. Он поклонился:
– Иосиф де Рибас, ваше величество… – к вашим услугам…
Услыхав ответ, Екатерина расхохоталась так, что даже Нарышкин с удивлением обернулся.
Рибас в растерянности бормотал:
– Только моя неосмотрительность… позволила мне… видеть вас…
– Для этого следовало бы иметь лучший повод, – сказала, отсмеявшись, Екатерина. – Иначе я без фрейлин останусь. – Она обняла Настю за талию и продолжила путь по аллее, громко объявив свите: – Верно, теперь
Все засмеялись. Рибас чувствовал себя уничтоженным. Оставшись, наконец, один, он бросился разыскивать свой экипаж, повторяя одну и ту же фразу: «Позор и унижение! Позор!»
Даже столкнувшись лицом к лицу с Андреем Разумовским, он не пришел в себя.
– Да что с вами, Джузеппе? – спросил граф Андрей.
Рибас коротко поведал о случившемся.
– Поздравляю вас, – рассмеялся Разумовский.
– С чем?
– Да вы скоро женитесь.
Джузеппе махнул рукой и направился к экипажу. Мысль о женитьбе взволновала его, но была тотчас отброшена – для женитьбы нужны были немалые деньги.
На Васильевском он зажил затворником, не откликался на увещевания и подтрунивания Виктора, который сообщал, что государыня приезжала в Петербург, посетила строящийся Исакиевский собор, мраморный дворец. В августе после миропомазания невеста Павла Вильгельмина получила имя Натальи, что было отмечено представлением итальянской оперы «Антигона» и пышным празднеством на спуске корабля «Святой пророк Иезекиль».
Иллюминации в столице сделались привычными, праздники сменялись торжествами, но Виктор смог вытащить захандрившего вконец Рибаса из дома лишь в день бракосочетания Павла и Натальи, когда от средних ворот Зимнего дворца до церкви Казанской Божьей матери сплошной шеренгой выстроились полки лейб-гвардии. Рибас ни к чему не проявлял интереса.
– Вы заставили императрицу рассмеяться, – говорил Виктор. – Многие сочли бы это началом карьеры.
– Я не шут! – восклицал Джузеппе. Раньше воображение рисовало ему, что он будет представлен Екатерине в ореоле неких славных дел, а он предстал перед ней со щетиной на щеках, скверно одетым да еще при таких позорных обстоятельствах! Нет, все кончено. Следует подумать об отъезде в Италию. Отец писал, что в Неаполе все идет своим чередом, а вражда клана Ризелли не проявляется ни в чем.
А пока он купил у разносчика книг за двадцать копеек «Оду» на бракосочетание Павла, и Виктор переводил высокоторжественные и непонятные стихи, обращенные к Павлу Петровичу и Наталье Алексеевне.
Хандра кончилась в начале октября, и не великолепный фейерверк на площади возле Летнего дворца был этому причиной. Рибас получил записку от Насти, в которой она удивлялась его отсутствию и беспокоилась: не болен ли он? Нет, он не помчался в дом Бецкого немедля, а решил появиться там не с пустыми руками и снова занялся расчетами моста через Неву.
Утром следующего дня он пешком отправился в кадетский корпус, чтобы продолжить свои занятия, но был остановлен караульным, который объяснил, что в корпусе идет прием в честь какого-то французского генерала. На плаце гремел оркестр. Кадеты показывали французу чудеса
Через бывшие меньшиковские покои, в которых стены и даже потолок были облицованы сверкающим голубоватым голландским кафелем, Рибас прошел в кабинет, где матово светились ореховые панели, а Бецкий сидел перед секретером под портретом Петра I. Рибас поклонился.
– Рад видеть вас в добром здравии, генерал.
Но Бецкий молчал, испытующе смотрел на вошедшего, слегка повернув к нему голову, отчего складки шеи накрыли шитый золотом ворот кафтана. Рибас, наконец, решился и дрогнувшим голосом, мучаясь собственной непоследовательностью, произнес:
– Я имею честь просить руки вашей воспитанницы, генерал.
– Вы говорили об этом с ней? – последовал суровый вопрос.
– Почитаю своим долгом сначала узнать ваше мнение.
Генерал вздохнул, раскрыл табакерку, но табак нюхать не стал.
– Все зависит от Насти, – сказал он. – Как она решит, так тому и быть. Приезжайте к нам завтра, официально, в три часа. – И генерал заулыбался, стал прежним, приветливым Иваном Ивановичем: – Что поделываете хорошего? Продолжаете свои занятия? Это превосходно. Почему я вас не видел вчера?
– Но вы принимали в корпусе какого-то генерала.
– Генерала? – удивился Бецкий. – Кто вам сказал?
– Караульный.
Бецкий засмеялся:
– Я обязательно скажу Дени, за кого его тут приняли солдаты. Вчера в корпусе был мой друг-философ Дени Дидро. Он гостит в Петербурге по личному приглашению императрицы. Представьте, по дороге из Парижа Дени даже не заехал в Берлин – так он не любит Фридриха. Мельхиор Гримм обязательно напишет об этом. Европа должна знать, кого предпочитают философы и куда они стремятся даже на склоне лет.
Виктор Сулин согласился сопровождать Рибаса во время официального визита, но сказал:
– Со стороны может показаться, что вы выбираете легкий путь. Действительно, Бецкий богат. У Настасьи Ивановны прочное положение при дворе. Но я предвижу для вас немалые трудности.
– Какие именно? – спросил Рибас.
– Всему свое время. Но не удивлюсь, если в один прекрасный момент вам захочется все бросить и бежать.
– Бог мой! – воскликнул Рибас. – Объясните ваши предположения!
– Все начнется с двух перемен: перемены подданства и религии.
Действительно, когда на следующий день в три Виктор и Рибас были в домашнем кабинете Бецкого и после ничего не значащих фраз секретарь Марк Антонович был послан за Настей, Иван Иванович благодушно сказал кандидату в женихи:
– Этому браку будет много препятствий. Сейчас явится первое.
Препятствие в лице Насти явилось в голубом платье-полонезе. Две голубые ленты в отливающих медью волосах казались Рибасу вымпелами чистоты и покорности.
– Душенька, майор просит твоей руки, – объявил Бецкий.