Дебрифинг президента. Допрос Саддама Хусейна
Шрифт:
Когда я объяснял это Брюсу, мне пришло в голову, что наше правительство никогда не готовилось к захвату Саддама живым. Американские чиновники считали само собой разумеющимся, что Саддам скорее покончит с собой, чем попадет в плен, или будет убит при попытке к бегству. Когда он был захвачен живым, никто не знал, что делать.
В течение первой недели после захвата Саддама мы ждали указаний, пока политики раздумывали, как им следует обращаться с новым заключенным, и теряли драгоценное время на поиски информации у бывшего диктатора. Практически любой человек, имеющий опыт допроса заключенных, скажет вам, что первые двадцать четыре - сорок восемь часов имеют решающее значение. Именно в это время шок от захвата наиболее свеж, а изменившаяся обстановка и новый статус заключенного могут подтолкнуть его к разглашению ценной информации. Когда шок проходит, заключенный начинает чувствовать себя комфортно и уверенно в окружающей обстановке, и задача дознавателя усложняется. Установление взаимопонимания необходимо для большинства допросов, но
Однажды вечером я сидел с Брюсом и рассказывал о работе, которую я выполнял в качестве аналитика, которому было поручено помочь выследить Саддама. В ЦРУ нам сказали готовиться к допросу одного из самых известных диктаторов двадцатого века, но мы не знали, сколько у нас будет времени и когда начнутся или закончатся допросы.
Я упомянул Брюсу, что, когда в 1963 году офицер разведки Ким Филби перебежал из Великобритании в СССР, его кураторы из КГБ допрашивали его в течение двух лет. Точно так же, когда нацистский военный преступник Адольф Эйхман был похищен израильским Моссадом в 1960 году и предстал перед судом в Иерусалиме, в процессе дебрифинга было подготовлено более 3500 страниц текста и 127-страничные мемуары, написанные самим Эйхманом. (Я хотел попросить Саддама сделать то же самое, но его военные охранники отказались дать ему письменные принадлежности, опасаясь, что он будет использовать их для нанесения себе вреда).
Мы с Брюсом три часа говорили о Саддаме, его истории на посту, его биографии, о том, что им движет и какие методы могут заставить его говорить. По тому, как Саддам вел себя в тот вечер, когда мы подтвердили его личность, я понял, что он попытается сыграть нас друг против друга. Еще больше усложнял нашу работу тот факт, что у нас не было ни пряников, ни кнутов, которые мы могли бы использовать, чтобы заставить его говорить. Изначально глава нашей команды хотел применить агрессивный подход: раздеть его догола и облить холодной водой - тактика, которая с определенным успехом применялась в отношении заключенных***************. Это была плохая идея. Я думал, что это будет унизительно для Саддама и укрепит его решимость не рассказывать нам ничего существенного. К счастью, эта идея была отклонена на седьмом этаже в Лэнгли. Вскоре после захвата Саддаму был предоставлен статус военнопленного, что давало ему защиту Женевских конвенций для пленных в военное время. Из штаб-квартиры также пришло сообщение, что Соединенные Штаты хотят, чтобы с ним обращались в соответствии с "Женевскими конвенциями плюс". Это означало, что при его допросе не должны применяться никакие принудительные меры. На самом деле Агентству было неприятно называть их "допросами". Они хотели, чтобы мы "допрашивали" Саддама.
Единственным указанием, которое мы получили из Лэнгли, было то, что ФБР прибудет когда-нибудь в недалеком будущем и что мы должны получить как можно больше информации, прежде чем передавать ее в Бюро. Штаб-квартира прислала нам список вопросов к иракскому диктатору, многие из которых были не слишком актуальны. Седьмой этаж в первую очередь интересовало, где Саддам спрятал оружие массового поражения. Это станет предметом разногласий между Саддамом и нами.
Единственной запретной темой был терроризм. Эта тема была зарезервирована для ФБР, которое должно было попытаться завести уголовное дело против Саддама на основании его предполагаемых связей с международным терроризмом и преступлениями, совершенными против Соединенных Штатов. Где может быть возбуждено дело, можно было только предполагать, и существовали проблемы с тремя возможными альтернативами. Саддама мог бы судить Международный уголовный суд, но это маловероятно, поскольку администрация Буша не признает его юрисдикцию. Его мог бы судить иракский суд, которого еще не существовало, а единственный иракский правовой кодекс на тот момент был написан баасистской партией Саддама. Или же его могли судить в Соединенных Штатах - вариант, который в итоге был отвергнут Вашингтоном. Независимо от места проведения, обвинение должно было использовать информацию из дебрифингов в качестве доказательства против Саддама, и американское правительство хотело убедиться, что люди, знакомые с юридическим процессом, а именно ФБР, собрали доказательства, которые могли бы устоять в суде.
Через несколько дней после того, как мы начали допрашивать Саддама, ЦРУ прислало одного из своих юристов, чтобы тот изложил нам основные правила работы с Саддамом. Когда юрист прибыл, он спросил нас, как идут дела. Я сказал, что мы провели только одну сессию с Саддамом и что он не сказал ничего ценного по ключевым вопросам нарушения прав человека или ОМУ. Адвокат сказал: "Хорошо. Чем меньше он нам скажет, тем лучше. Если он скажет что-то существенное, нам придется это задокументировать, и вам придется явиться в суд". Я был озадачен. Сначала нам сказали, чтобы Саддам молчал, а теперь нам сказали, чтобы мы убедились, что он не скажет ничего ценного. Адвокат Агентства сказал, что последнее, чего мы хотим, - это выступать в открытом суде. Так что теперь наше руководство сводилось к тому, чтобы просто поддерживать процесс обсуждения с Саддамом, но только в надежде, что он не скажет ничего инкриминирующего, пока Бюро не будет готово взяться за дело. Я посмотрел на Брюса, и он ответил мне недоуменным "А?".
20 декабря, через неделю
Через несколько минут он вернулся и сообщил нам, что штаб хочет начать допрос прямо сейчас. Не будет никакой подготовки, не будет времени продумать наш план действий, не будет времени решить, какие темы поднять первыми. Мы просто собирались сделать это. И чем быстрее, тем лучше, потому что задача состояла в том, чтобы провести как можно больше дебрифингов, пока нас не заменило ФБР. Я посмотрел на Брюса, и мы, пожав плечами, пошли в комнату для совещаний.
Мы расположились в комнате для совещаний и приготовились к выходу Саддама. Для свергнутого диктатора оставался один свободный стул. Внезапно дверь открылась, и вошел Саддам в капюшоне, держась за руку военнослужащего, который его ввел. Капюшон был снят, и Саддам быстро оглядел комнату, воспринимая все происходящее. Он выглядел так же, как и в тот вечер, когда я видел его в плену. На нем была синяя стеганая куртка и дишдаша. У него были длинные волосы, и он нуждался в бритье. Он сделал паузу, чтобы посмотреть каждому из нас в глаза, двинулся к нам и тепло улыбнулся. Он пожал нам руки и поздоровался с нами, как бостонский полицейский, работающий в зале. (Несколько лет спустя я ходил на фильм "Последний король Шотландии", посвященный угандийскому диктатору Иди Амину . В начальной сцене фильма Амин получает травму в автомобильной аварии, и его лечит врач, случайно проходивший мимо. Поначалу Амин реагирует с опаской, когда незнакомый врач приближается к нему. Но вскоре он начинает очаровывать и пытаться завоевать его. Я почувствовал внезапный прилив дежавю. Именно так реагировал Саддам при первой встрече с нами). Какими бы ни были его злодеяния, нельзя отрицать, что Саддам обладал огромной харизмой. Он был крупным мужчиной, ростом метр восемьдесят один и плотного телосложения. Мой рост - метр восемьдесят пять, но Саддам, казалось, не замечал разницы. Он был человеком, который обладал огромным присутствием. Даже будучи заключенным, которого наверняка казнят, он источал атмосферу важности.
Брюс завязал знакомство и, прежде чем я понял, что происходит, представил себя как мистера Джека, а меня - как мистера Стива. Когда я спросил его позже, почему он так поступил, он ответил, что это было сделано для моей собственной безопасности. С тех пор я стал известен Саддаму как мистер Стив. Все было хорошо, за исключением того дня, когда у меня на шее висел значок коалиции. Я увидел, что Саддам смотрит на значок, и понял, что он пытается его прочесть. Я успел снять его, но тут Саддам взорвался: "Кто вы? Как вас зовут? Я хочу знать это сейчас же!" Саддам постоянно повторял это: Кто мы на самом деле? Мы никогда не говорили ему, кто мы такие. Мы просто сказали, что представляем правительство США, и были уверены, что он уже знает, к какой организации мы принадлежим. Наконец Саддам ухмыльнулся и сказал: "Ладно, я понял".
В первые пару сеансов общения с Саддамом у меня немного заплетался язык. Изучая историю на протяжении стольких лет, я теперь оказался в самом ее центре. Когда вы являетесь аналитиком по вопросам руководства в ЦРУ , вы всегда находитесь в стороне. Саддам был человеком, которого я знал по фотографиям, по биографическим анекдотам, по исследованиям его семейных связей, по описаниям иракских перебежчиков, по секретным отчетам о его стиле руководства и автократических излишествах. Теперь он сидел напротив меня.
Первая сессия была направлена на то, чтобы заставить Саддама говорить. Мы не задавали никаких жестких вопросов, потому что все еще прощупывали его. Мы должны были завоевать его доверие или хотя бы терпимость, потому что нам нечего было предложить ему в обмен на сотрудничество. Мы не могли сказать ему, что поговорим с судьей и попросим смягчить приговор. Мы понятия не имели, как Саддама будут преследовать в судебном порядке и кто будет заниматься преследованием.
Мы сказали ему, что хотим обсудить с ним события его режима. Мы подчеркнули, что политикам в Соединенных Штатах очень интересно, что он скажет. Я протянул ему несколько книг с фотографией Саддама на обложке. Я сказал ему, что на Западе есть много информации о нем. Часть из них была точной, часть - неточной, а в некоторых мы просто не были уверены. Я сказал Саддаму, что это его шанс раз и навсегда исправить ситуацию и рассказать миру, кто он такой. Саддам выслушал и кивнул в знак согласия.