Дебрифинг президента. Допрос Саддама Хусейна
Шрифт:
Хотя он часто говорил, что с нетерпением ждет наших встреч, это не означало, что он был особенно сговорчив. Для него это был способ скоротать время. Иногда, когда мы пытались добиться от него объяснений, Саддам неверно истолковывал наши вопросы, подразумевая, что мы невежественны. Иногда он использовал несколько разнонаправленных мыслей, чтобы ответить на простой вопрос. Он говорил что-то вроде: "Скоро я изложу вам свою точку зрения, но сначала я должен рассказать вам о Х". После этого начиналась длинная лекция на, казалось бы, не имеющую отношения к делу тему. Затем Саддам возвращался к вопросу и привязывал его к теме, о которой читал лекцию.
Саддам был самым подозрительным человеком, которого я когда-либо встречал. Он всегда отвечал на вопросы своими вопросами и часто требовал объяснить, почему мы задали ту
Однако он не был лишен и светлой стороны. У него было чувство юмора, которое он демонстрировал, когда хотел отвлечься от наших вопросов. Время от времени Саддам рассказывал нам забавные анекдоты, почерпнутые из его опыта руководства Ираком. Он рассказал нам о том, как в 1990-х годах отправился на встречу к озеру Хаббания, но не взял с собой привычную избыточную охрану, а взял лишь нескольких телохранителей. Вскоре его обступила толпа доброжелателей, скандировавших его имя. Толпа росла по мере распространения информации о том, что Саддам в городе, и вскоре его телохранители были перегружены. В какой-то момент один из охранников повалил на землю мальчика, когда Саддам шел к ожидавшей его машине. Саддам увидел это, увидел, как мальчик поднял палку, а затем подмигнул ему. Саддам окликнул охранника по имени, и когда тот повернулся к Саддаму лицом, то получил удар палкой по голове - так мальчик отомстил за то, что его бросили на землю. В этот момент Саддам разразился хохотом. Мы смеялись вместе с ним. Я сказал: "Саддам, это была очень смешная история". Он ответил: "У меня есть другая", - и продолжил рассказывать нам еще несколько анекдотов, похожих на тот, что приведен выше. Все эти истории объединяло одно: они заканчивались тем, что кто-то подвергался физическому наказанию, причем зачинщиком наказания был Саддам.
Саддам вспыхивал, когда мы затрагивали деликатные темы, в частности его личное поведение. Однажды мы обсуждали иракско-сирийские отношения - тему, которая его раздражала. Он нервно ковырялся в ногтях - этот признак свидетельствовал о том, что мы задели нерв. В таких случаях я подталкивал его к ответу на вопрос. Когда он понимал, к чему клоню, он хмурился, выставлял руку вперед и ковырялся в грязи под ногтями. Если мы продолжали настаивать, он начинал чистить зубы.
Когда разговор переходил в область, которая доставляла ему неудобства, он заявлял, что мы его допрашиваем и что разговор больше не идет об истории. Когда я спросил его о торговле между Сирией и Ираком, Саддам вспыхнул: "Торговля? Кого волнует торговля? Вы думаете, Саддам Хусейн- торговец? Это отбросы истории". О некоторых вещах Саддам вообще не хотел говорить. Как правило, это касалось его личной безопасности, отношений с другими арабскими лидерами, отношений с теми, кого он считал лояльными, и вопросов разведки. Саддам также сказал нам, что у него есть только два друга в мире, но он не сказал нам, кто они.
Заседания были настолько увлекательными, что у нас была возможность расспросить Саддама о том, о чем его раньше никто не спрашивал. Эти вопросы одновременно выводили Саддама из равновесия и заставляли его говорить. Он хотел дать ответы для исторической справки и выглядеть при этом убедительно. Иногда он был явно удивлен нашими вопросами, как, например, когда мы спросили о его женах (у него их было две: Саджида и стюардесса из Iraqi Airways Самира Шахбандар; ему было заметно неловко, когда он говорил о них). Иногда он чувствовал, что выдал слишком много, и пытался взять свои слова обратно. Мы выделили время для установления контакта, но нас сдерживало то, что мы не знали, сколько времени у нас будет на беседу с Саддамом, и было много тем, которые политические деятели в Вашингтоне хотели, чтобы мы затронули. Наша команда ЦРУ знала о Саддаме и Ираке гораздо больше, чем следовавшие за нами
Саддам упорно держался за идею, что он все еще глава государства, и называл себя президентом. По этой причине мы не обращались к нему как к господину президенту или господину Саддаму. Мы называли его только по имени. Поначалу его это немного раздражало, но вскоре он привык.
Однажды он попросил у охранника что-нибудь почитать. Охранник нашел несколько книг на арабском языке и дал ему. Саддам поглотил их. Одна из них была сборником его речей. На следующий день он принес ее в комнату для допросов и сказал, что хочет нам кое-что почитать. Это была речь, которую он произнес в сентябре 1980 года. Он сказал мне: "Вчера вы сказали, что это я начал войну с Ираном. Мне есть что вам сказать". Он начал читать речь. Это была речь, которую он произнес, оправдывая вторжение в Иран.
Мы терпели его недолго. Мы поблагодарили Саддама за попытку просветить нас относительно истоков ирано-иракской войны и сказали, что вернемся к этому позже, но сначала у нас есть другие темы для обсуждения. В частном порядке я был разочарован. Я мог бы часами слушать его рассказы о войне. Я знал, что мало кому выпадет такая возможность. Саддам очень гордился тем, что руководил Ираком во время войны. Было до странности увлекательно слушать, как он заново переживает старые сражения, естественно, с небольшими изменениями, чтобы усилить свою роль и уменьшить роль своих подчиненных .
Персидская угроза
– ---------
Я спросил Саддама, каково было ему расти в Тикрите и как молодой человек из такого захолустного местечка стал президентом Ирака. Саддам ответил, что жизнь была трудной, а его семья - бедной. Я спросил его об отношениях с матерью и отчимом. За годы работы в качестве аналитика, изучавшего его лидерство, у меня не было причин сомневаться в распространенном мнении, что отчим - брат его отца, а значит, и дядя - был жесток с ним и бил его в детстве. Саддам якобы ушел из дома, чтобы избежать этого ужаса, и многие выдающиеся психиатры, которые позже анализировали его издалека, говорили, что именно поэтому Саддам был таким конфронтационным и жестоким, а также поэтому он хотел иметь ядерное оружие - логическая цепочка, которая казалась натянутой, но не неправдоподобной. Эти взгляды были настолько распространены в академических и разведывательных кругах, что я сам стал опираться на них в своих брифингах для высокопоставленных политиков.
То, что рассказал мне Саддам, перевернуло все наши представления. Он сказал, что очень любил своего отчима и что тот был самым добрым человеком из всех, кого он знал. По словам Саддама, именно отчим посоветовал ему уйти из дома, но не потому, что был недобрым, а потому, что знал: в Тикрите нет возможностей для такого юноши, как Саддам. За этот совет Саддам остался бесконечно благодарен. Когда я спросил его о сообщениях, что отчим жестоко обращался с ним, Саддам ответил "Это неправда. Ибрагим Хасан - да благословит его Бог. Если у него был какой-то секрет, он доверял его мне. Я был ему дороже, чем его сын Идхам".
Я думал, что знаю все тонкости жизни иракского диктатора, но это стало для меня откровением. Оно также заставило меня усомниться в диагнозах врачей и психиатров, с которыми я работал в ЦРУ. Мы годами слышали, что Саддам страдал от больной спины, которая причиняла ему сильные боли. Как и у любого мужчины в возрасте шестидесяти лет, спина Саддама становилась жесткой, но он был в гораздо лучшей форме, чем считали наши медицинские эксперты. Я помню, как его водитель Самир говорил, что Саддам обладал огромной выносливостью и заставлял своих спутников выглядеть как кучка нытиков, когда они были в бегах. Несмотря на некоторые проблемы с предстательной железой и высокое кровяное давление, что не было необычным для мужчины его возраста, он был в полном здравии. Однако у него были некоторые фобии. Он постоянно жаловался на свою фанерную камеру, утверждая, что у него аллергия на дерево. Вероятно, он плохо себя чувствовал, потому что в тюрьме было темно, а в Ираке была зима, сырое время года. Честно говоря, мы все чувствовали себя немного больными.