Дедская площадка
Шрифт:
Он оглядел палату.
– Теперь время много, может быть и дойдут.
– А что откладывать? – предложил я. – Давай прямо сейчас...А Иосиф Давидович его исполнит, ну, если захочет.
Я прищурился и предложил вариант:
– «Ходит по свету человек-чудак.
Он свистит в пустой кулак,
Радость на лице...»
Никита меня поддержал, но не совсем так, как я рассчитывал. Не схватился за ручку с блокнотом, только добавил:
– Да. Напевая такую песню надо ходить босиком по берегу Океана, жуя банан.
–
– Нет. Это уже будет пират.
– Ну тогда мартышка.
– И шарманка....
Мы засмеялись.
– Ладно. Останемся при своих мнениях... Ну вот на пирата я никак не похожу. А что-нибудь иное у вас есть?
– А эта не подходит?
Кобзон пожал плечами.
– Пока нет слов – это не песня. Подумайте над словами.
Вместе с несколькими почитателями мы проводили его до выхода. Глядя как певец усаживается в автомобиль Никита сказал:
– Жаль, что «Семнадцать мгновений весны» уже сняли и песни он уже спел... Такие песни!
– Договорились же, что на святое не замахиваемся, - сказал я.
– Это не замах, - вздохнул Никита, - а сожаление... Потому и говорю, что уже все прошло. Осталось только облизываться.
Никто не возразил. В головах, автоматом, включилась песня из фильма. Мы стояли молча, как Штирлиц смотрели в темное небо, а в головах звучала прекрасная музыка. Таривердиев- это голова! Пока мы стояли народ, провожавший Кобзона рассосался. Вокруг не осталось ни белых халатов врачей, ни больничной униформы.
– А вам мелодия ничего не напоминает? – спросил вдруг Сергей. Я задумался, а потом со смехом ответил.
– Нет. Только анекдот про Штирлица. А у тебя другие ассоциации?
– У меня деловые ассоциации. «Englishman in New York» помните?
– Еще бы!
Я «запустил» в голове песню Стинга. А ведь действительно. Какие-то интонации, нюансы, полутона...
Сообразив, что пришло Сергею в голову, спросил.
– Это же конец 80-х? Ты хочешь её предложить?
– А почему нет?
– Несвоевременно.
– И что с того? Пусть эта песня ознаменует какой-то новый этап в жизни певца.
Мы с Никитой с сомнением переглянулись.
– А Мироздание не треснет? Точнее по нам. Все-таки почти десять лет разницы!
– А вот и посмотрим у кого чего треснет. Можно предложить, а если Иосифу Давидовичу понравится...
Никита закряхтел.
– А слова? Слова снова мне писать?
Сергей кивнул.
– Можно и так. Напиши что-то вроде «Москвич в Мариуполе». Что-нибудь о тоске по дому.
– Тогда уж лучше по тоске по Парижу... Напишу я «Москвич в Париже»...
Он запнулся и с воодушевлением продолжил.
– Это ведь отличная песня может быть о русской эмиграции. О тоске какого-нибудь белого офицера, работящего в Париже таксистом, о Москве!
– Ага! И в фильм какой-нибудь... Жаль, что «Новые приключения неуловимых» уже
– Нет уж, – возразил я. – Давайте серьезно. Если это новый этап, то давайте и мы поступать по-новому. Можно написать музыку, а вот слова пусть кто-то из профессионалов напишет. При всем моем уважении к тебе...
Я посмотрел на Никиту.
– Я думаю, что Рождественный не хуже тебя слова придумает. Да и нам в плюс пойдет. Одно дело мы с готовыми стихами известного автора работали, а другое когда известный автор напишет слова на нашу мелодию.
– И что, так вот просто придем к Рождественому и скажем: «А не написать бы вам песню на эту музыку»?
– Так, конечно тоже можно, - согласился я.
– Но лучше будет, если все это скажет Рождественному сам Кобзон. Там творческая дружба крепче, да и взаимное уважение есть. Чего мы теряем?
– А действительно, - согласился Никита. – А если не получится- тогда уж я про Мариуполь или про Париж напишу... Мелодия-то останется.
Мы замолчали. Сергей машинально постукивал пальцами по коленке, выбивая ритм звучащей в голове песни. Никита шевелил губами. Он уже подыскивал рифмы к той же мелодии, а я задумался о другом.
Мы ждали перемен, а они все не наступали и не наступали. Может быть это знак для нас, чтоб мы сами должны их начать? Вот с ВГИКовцами мы попробовали. Теперь неважно получилось или нет, но ведь главное, что мы сами это сделали. Может быть и с музыкой тоже? Начать писать тексты, толкающие людей задумываться, толкающие к переменам. Тем более есть они уже, такие песни... Макаревич, Цой... Припомнить их и дать Кобзону!
– А не предложить ли нам Иосифу Давидовичу «Поворот»?
Сергей прекратил выстукивать звучавшую в голове мелодию.
– «Поворот»?
И Никита не сдержал удивления.
– «Поворот»? Ему?
Он поморщился.
– Ну договорились же Макаревича не трогать! Да и не его масштаба эта песня.
Я развел руки.
– Обстоятельства... Вот мы сидим тут и ждем. Ждем и жалуемся, что ничего вокруг нас не меняется...
Никита кивнул. Так оно и было. Тема для нас была болезненной. Об этом мы говорили чуть не ежедневно.
– Мы об этом можем бесконечно говорить, но от разговоров ничего не изменится. Наши товарищи...
Я ткнул пальцем в потолок.
– Все примериваются, а время-то идет...
Никита кисло улыбнулся.
– А ты хочешь в красных революционных шароварах и с шашкой наголо выйти с «Поворотом» на советскую эстраду? Так не пустят же.
Я спорить не стал.
– Конечно не пустят. Нас. Мы хотя и «КПВТ», но по калибру пока что малокалиберная винтовка, по сравнению с Иосифом Давидовичем. А вот Кобзон - даже не пуля, а снаряд бронебойный или даже бомба. Может быть у него получится? Получится песня-провокация. Закинуть в Общество ощущение ожидание перемен...