Дефектная игрушка
Шрифт:
После омовения тела в прохладной воде, Лиза понимает, что путь до Ямы был исключительно на автопилоте, а уже у кровати энергетический рассол заканчивает свои целебные действия. Лиза принимает решение отравить рассудок ещё одной сигаретой, которая придаст ей сил продержаться ещё часов пять и уверенности в том, что смерть лучше жизни; в момент, когда стальная пуля будет вытеснять из неё угрожающего системе дивергента, она, наверное, будет управлять космическим кораблём и ловко шнырять между метеоритов.
Элиза находит надёжное убежище, где намеревается
Важно ли для неё, что она оказалась в баре Ямы? Вовсе нет, ключ-то у неё.
Лиза поджигает папиросу и снова впускает в себя скользкий серпентарий дыма.
Ей хорошо, пьяно и похуй на обстоятельства и растраченную в пустую жизнь; она крутится на стуле, а ей кажется, что на ржавой, покрытой забвением карусели в забытом Чикагском парке. Голые, изуродованные природными катаклизмами деревья в её полуснах стоят в цвету и прибивают смрадный алкогольный запах ароматами созревших яблок и апельсинов. Карусель разгоняется до немыслимых скоростей, и деревья, вросшие в зрачки пышными кронами, резко меняют окрас от антрацитового до жёлтого; когда деревья пылают алым заревом, в её арендованной кабинке появляется ещё один пассажир. Он темноволос, кареглаз и достаточно юн, чтобы отдать ему просроченную девственность.
— Хочешь выпить? — его дыхание скатывается по её волосам только сорванными ежевичными ягодами.
— Да, — её голос замедляет ход карусели.
— Это виски, — отмечает он и протягивает пыльную бутылку; на ней ещё свежи отпечатки его пальцев.
За нагретой чужими руками пылью в бутылке просматривается колькотаровая жидкость; Лиза взбалтывает виски, и теперь они горят чёрно-оранжевым, как тлеющие камни в чаше на выборе фракции. Она делает долгую затяжку сигаретой и отпивает виски жадным глотком до середины бутылки; алкоголь согревает костяные перекладины рёбер, желудок и печень, будто укрывает акриловым пледом.
— Ты красивый, — говорит дивергент незнакомцу, но он тут же исчезает в лазоревом небе, его из кабинки вырывает воронка ветра.
— Ты, блять, охуела? — спрашивает чертовски ледяной ветер.
В мозгу Лизы происходит короткое замыкание, и карусель превращается в стул, деревья в фотографии бесстрашных, незнакомец в бармена, а ветер в Эрика. Все электропровода кайфа свисают теперь уже бесхозными кабелями внутри. Надолго ли?
— Это ещё что, ужратая сука? — он указывает на подожжённую самокрутку.
— Не знаю, — она нетрезвым взглядом смотрит на Лидера и его татуировки на шее. Прямоугольники разной ширины и длины превращаются в чернильное крошево; они съезжают под майку мелкими, изрезанными квадратами. Кайф тянет Лизу обратно в свою липкую пучину.
— Сейчас узнаешь, — Эрик перехватывает из руки неофита папиросу и прижигает ею, до въедливых шрамов, ладони
Элиза смеётся, в её фантастическом мире — это бабочка мазнула крыльями по ладоням.
Эрик взбешён её издевательским смехом. Эрик пытается привести её в чувства — бьёт по щекам крепкими, несмывающимися пощёчинами и засовывает ей в горло два пальца, принуждая Лизу выблевать кайф и алкоголь. Организм нехотя подчиняется, и дивергента выворачивает на тёмный пол.
— Ебанутая дура, не пройдёшь финальный тест, сдохнешь собакой.
До Лизы вряд ли дойдёт его ложное, лицемерное беспокойство, её глаза устало закрываются, и она совсем не противится сну.
========== Часть VI. Финальный тест и татуировка. ==========
Эрик не укладывается в сроки и это неимоверно раздражает его центральную нервную систему. Лидер уже должен был положить душу Лизы на алтарь жертвоприношения; он должен был умаслить рогатого, но спустя время понимает, что чёрт в этом аду один, и это он сам. И назло самому себе разрешает непотопляемому крейсеру «Лиза» бессрочно пришвартовываться у его берегов и вогнать литые лапы якоря под его кожу.
Ему впервые за двадцать шесть лет интересно бодаться с недозревшим неофитом, и поэтому он разрешает зловонной блевотине доброжелательной проспиртовать его лофт до основания. Так он платит дань Богу, чтобы тот не трогал его; так он превращает поставленные на Лизе точки в запятые и многоточия.
Эрик настороженным взглядом серо-презрительных глаз осматривает тело, находящееся в полуадекватном дрёме, обычно так смотрят, когда примеряются к тому, какой кусок от человека отрезать первым; Эрик предпочёл бы не расчленять Лизу, он бы пропустил через мясорубку всю её, затолкал бы по винтовые рёбра ноги, надавливая ладонью на макушку.
— Эти прямоугольники так и сыпятся, — тело подает признаки жизни: Лиза широко распахивает глаза, врезается угольными зрачками в Эрика и тянет руки к его шее. Бесстрашный блокирует её «доброжелательный» жест — перехватывает в воздухе за кисти рук.
Он не хочет меняться местами в игре; это он кукольных дел мастер, и это он должен управлять своими «детищами» — дёргать за прочные нитки, —, а не наоборот. Дать вырваться кукле из рук, значит, в открытую показать, насколько херова и убога стала система управления за последние годы.
— Пьяная дрянь, — Эрик сгребает с пола Элизу, когда рвотные позывы сжимают грушу её желудка и вибрируют в горле, и бросает в корыто ванны, предварительно включив на всю мощь холодную струю воду в кране. — Полежи, подумай, — он уходит подальше от запаха сырых волос и слабоволия.
Но ненадолго.
Лидер изредка совершает рейды от кровати до ванной комнаты, проверяет, не захлебнулась ли его подопечная; хотя самое время утопить в её же переработанных организмом алкогольных отходах. Лиза безмятежно спит, и вода, скоблящая по темечку китайской пыткой, не будоражит её покой. В последний из таких рейдов Эрик принимает решение оставить её в живых и подготовить к финальному тесту.