Дефолт совести
Шрифт:
– Эх, была не была! – вдруг решился Кушаков. – Если уж вам не доверять, Леонид Сергеевич, так кому тогда?! Слушайте сюда! Два дня назад на адрес одного из наших конспиративных офисов, где мы оба некогда трудились, пришло обычное письмо в обычном конверте. Послано оно, судя по штемпелю, из Флориды. Из какого-то Уэста.
– Может, из Ки Уэста? – уточнил Мацкевич.
– Может, и из Ки. Какая сейчас разница? Внутри конверта было письмо, написанное эзоповским языком... Я, признаться, не силен в шифрограммах. Все слова вроде простые, а содержание ни хрена не понять.
– Агентурное донесение простой почтой?! При современных технологиях связи?! Странно
– Вот именно! Наши дешифровщики, доложу я вам, за ночь здорово намучились, но ничего не могли разгадать! Ведь сейчас у нас одни зелёные юнцы работают! Говорят, шифр одноразовый. Как презерватив. – Кушаков от души рассмеялся, как ему показалось, удачной шутке. – Типа был предназначен лишь для конкретного агента. Аналогий никаких. Единственное, что понятно, так это первая фраза «Дорогой Настоятель» и подпись – «Монашка». Остальное – полная абракадабра! Бред сумасшедшего, и только!
– Незадача! – Мацкевич стал понимать, почему вдруг о нём вспомнил бывший начальник.
– Пока лично мне ясно одно. В этом письме наверняка содержится очень важная информация. Узнать хотя бы, кому оно адресовано. Кто такой Настоятель? Не обращаться же с этим вопросом в ФСБ или ГРУ, если письмо перенаправили мне? Сами понимаете, это как-то не с руки... Чтото я смутно припоминаю...
«Ничего ты, Пётр Семёнович, не припоминаешь», – хотел упрекнуть Кушакова его бывший подчиненный. Но вовремя сдержался. Возможно, тот вообще не знал Настоятеля. Впрочем, какая сейчас разница?! Настоятеля уже лет семь нет на белом свете. Точнее, давно умер от рака человек, который с незапамятных времён жил под рабочим псевдонимом Настоятель.
– Идиотская ситуация. Пока всё не выясню, не могу докладывать наверх! Но и игнорировать донесение тоже нельзя. Вдруг что-то важное прозеваем? Вы понимаете, Леонид Сергеевич, в каком я двусмысленном положении оказался?
– Понимаю, понимаю! – сочувственно произнёс Мацкевич. – Тем более не надо тянуть кота за хвост! Дайте хотя бы взглянуть на письмо.
– Пожалуйста, смотрите. Если что поймёте. Только всё это сугубо между нами.
Директор агентства как величайшую драгоценность изъял из папки прозрачный файл с письмом и протянул отставному полковнику. Тот предусмотрительно нацепил на нос очки. Внимательно просмотрев несколько раз текст, Леонид Сергеевич, конечно, припомнил этот действительно «эзопов язык», чей словарь сочинил специально для Монашки один из бывших подчиненных Настоятеля – по секретному подразделению КГБ по работе с нелегальной агентурой «Мидас». Принцип этого языка Леонид Сергеевич тогда уяснил почти что сразу, тем более что как раз именно он выступал в роли подопытной обезьяны.
В том языке за каждым, самым что ни на есть обычным словом ассоциативно читалась целая фраза. То есть язык реально воплощал принцип – умей читать между строк, а, вернее, даже между слов. Эти навыки Мацкевич, естественно, подзабыл – шутка ли, столько лет прошло! – но в том, что он эти самые навыки восстановит, ничуть не сомневался.
Откинувшись на спинку неудобного кресла, он некоторое время сидел в задумчивости, как бы вспоминая принцип дешифровки. На самом деле Мацкевич размышлял, как поступить. Ситуация была достаточно серьёзная. В подобных ситуациях не до интриг.
– Товарищ генерал, отвечу вам доверием на доверие, – произнёс он наконец. – Я вам расскажу то, что помню наверняка...
Кушаков с надеждой посмотрел на собеседника, как верующие люди смотрят на икону.
– Во-первых, Монашка – это действительно
– Как не помнить? – важно согласился Кушаков. – Но вот Монашку что-то не помню.
– Так вы к «Мидасу» имели косвенное отношение. Поэтому и Настоятеля не знали.
– Ты что, Мацкевич, решил мою память экзаменовать? – чуть было не вспылил Кушаков, но, вовремя спохватившись, что перед ним не подчинённый, нервно заткнул себе рот бутербродом с колбасой. – Давайте, полковник, ближе к делу.
– К делу... – словно вновь настраиваясь на нужную волну, произнёс Леонид Сергеевич. – Если мне не изменяет память, то в девяностых ей было поручено как можно ближе подобраться к давнему врагу нашей страны – некоему фонду, действующему по всему миру. Именно тот фонд, по косвенным агентурным сведениям, весьма активно готовил, как я сейчас понимаю, развал СССР...
– Неужели даже так? – искренне удивился Кушаков. – Нет, я точно этим делом не занимался. А то бы вспомнил.
– ...Талантливая была мадам, скажу я вам, – не обращая ни малейшего внимания на оправдания генерала, продолжил Мацкевич. – Впрочем, простите, какая ещё там «мадам»? Девчонка. Только что после института. Что-то связано с психологией. То ли с психиатрией... Кра-си-вая!!! Жуть!
На какое-то мгновение Мацкевич смутился, что не осталось незамеченным Кушаковым. «Гляди-ка! А говорил, что не помнит», – подумал он.
– Как я вам сказал, задача Монашке была поставлена непростая: максимально приблизиться к верхушке этой глобальной теневой финансово-олигархической структуры. Кстати, работать ей предстояло без прикрытия. И легенды особой ей решили не сочинять. Такойженщине не нужны были никакие легенды. Врач. Ученица кого-то из наших великих.
– А вы, Леонид Сергеевич, не так мало помните. Прикидывались зачем? – перебивая, уколол собеседника Кушаков.
– Помню, увы, лишь самую малость. Мне было поручено натаскать Монашку по части самого фонда. Что за фонд. История. Слухи. Официальные боссы. Словом, скромная аналитика, так как на самом деле о фонде были известны лишь крохи. – Мацкевич неожиданно хлопнул ладонью себя по лбу. – Вспомнил! Её звали Лилия! Имя ей тоже, как и биографию, решили не менять, – обрадованно воскликнул он. – Надо же, столько лет прошло, и объявилась!.. Отец её был учёным, мама работала по нашему ведомству. Так что можно сказать, к разведработе её готовили чуть ли не с пелёнок. Когда меня подключили к её подготовке, Лилии было лет двадцать с небольшим. Только закончила институт. Помимо прекрасного образования врача-психоневролога, она от природы обладала сильной экстрасенсорной энергетикой и удивительной памятью, что помогло ей в совершенстве овладеть несколькими иностранными языками. Словом, идеальный агент! Но одна слабость в ней присутствовала. Из-за чего и нарекли Монашкой...
– На передок была слаба, что ли? – усмехнулся Кушаков. – Так это ж для нашего дела только плюс! Мы таких девочек в свое время ласточками называли. Ну, тех, что по гостиницам работали. Они даже девиз свой сочинили: «Защитим своей... наш родной советский строй!»
«Интересно устроена память у генерала! – невольно подумал Мацкевич. – То, что не важно, помнит в деталях!»
– Не надо путать гостиничных проституток и Лилию, – похоже, обиделся Мацкевич. – Это птица высочайшего полёта. Она была не ласточкой, а скорее мудрой совой.