Дела и случаи нестарой школьной девы
Шрифт:
Злата согласно кивнула: да, счастье, и да, беда…
Алина вдруг замерла, подскочила в ужасе и, молча показав вниз, метнулась на привилегированную половину. Злата, ещё не слыша шагов, схватила тряпку и принялась протирать пыль с листов гигантских откормленных фикусов и монстер, негромко напевая:
— Ты сегодня мне принёс не букет из пышных роз…
— Убираешься? — повариха стояла за спиной и требовательно оглядывала длинный коридор.
— Да, — с усердием обмахивая растения кивнула Злата, — ещё чуть-чуть осталось. Скоро пойду на третий этаж.
— Молодец, если устала — отдохни. И вот сюда, —
— Вот и славно! Тогда я, пожалуй, сегодня всё-таки успею помыть коридор третьего этажа, — Злата преданно заглянула в глаза поварихе. Та снисходительно кивнула:
— Ну, давай. Умница ты, девочка. Потом спускайся, я оладушков нажарю. Будешь?
— С удовольствием! Спасибо!
Проверяющая потопталась ещё немного и, тяжело ступая, пошла вниз. Злата покачала головой: так-так, хвалит, улыбается, а не доверяет. Вот ведь, нелегко ей, а забралась на четвёртый этаж с проверкой. Надо быть осторожнее.
Когда шаги стихли внизу, она покашляла, и в дверь высунулось испуганное личико Алины.
— Ну у тебя и слух! — восхищённо покачала головой Злата. — Пойдём-ка теперь на третий этаж. Ты на лестнице сядешь и продолжишь мне рассказывать, а я там помою. Успеешь, если что, убежать?
— Успею. Только разуюсь сейчас, чтобы меня слышно не было.
Они перетащили инвентарь этажом ниже, и Алина, стоя почти на лестнице, чтобы в любой момент рвануть наверх, шёпотом продолжила рассказ.
— Ну вот, тогда меня Алёша с братом домой отвезли. А через неделю умер мой папочка… И мама меня забрала к себе. Так что Алёшу я больше не видела. А тут вдруг смотрю — он! Я глазам своим не поверила. Мы обрадовались друг другу, остановились поболтать. Но моим «наставникам», так здесь называют тех, кто опекает новеньких, это очень не понравилось. Сразу ребят отослали куда-то, и меня тоже делами заняли. Я надеялась, что мы в столовой встретимся, но ребят там не оказалось. Я потом узнала, что работники на первом этаже живут… — девочка помолчала немного. Злата её не торопила. Через пару минут Алина мрачно заговорила:
— А дальше… Дальше я поняла, зачем мать меня сюда привезла… Господи, я ей так верила! Даже когда поняла, что она фанатичка… Всё равно — мама же… А она… Она…
Злата отставила швабру и испуганно обернулась. Но Алина не плакала, а стояла, бессмысленно глядя в пространство. Бедная девочка. Что же случилось-то? Злата тихонько подошла, встала рядом, рукой погладила по плечу. Алина благодарно улыбнулась:
— Я сейчас. Просто это очень страшно. То, что я хочу вам рассказать. В общем, этот их Главный тренер… — увидев Златино непонимающее лицо, пояснила:
— Не американский супер-пупер главный Президент этой организации, а наш, местный начальничек, которого америкосы поставили, это он так распрекрасно называется… Так вот, он любит девочек. И моя сумасшедшая мать привезла меня ему в подарок.
— Что?! — Злата была поражена. Нет, она не вчера родилась и розовые очки не носила. Но тут дар речи ей изменил. После вырвавшегося громкого возгласа, вызванного шоком, она несколько раз молча открыла и закрыла рот. Похлопала глазами. Потрясла головой, пытаясь прийти в себя.
— То есть ты хочешь сказать, что…
— Да, именно. Я не знаю, как это называется. Педофил — это, наверное,
— А я же уже большая… почти. Но он всё равно скотина. Старая, вонючая, лысая скотина!
— Как ты обо всём узнала? — Злата попыталась переключить внимание девочки.
— Как-как? Подслушала! Я сначала ничего понять не могла. Мы, когда только здесь оказались, жили на втором этаже. Вы там были? Видели условия? Понятно, что это для мелочёвки, вроде моей матери. А потом вдруг кто-то приехал. Я обратила внимание на дорогущую машину, которая во двор въехала в четверг утром. В этот же день в столовой к нам подсел какой-то лысеющий дядька. Слащавый такой, с бородкой небольшой. И с маменькой моей так добренько-добренько беседовал. А сам на меня зырк, зырк. И говорит мне:
— Деточка, принеси-ка нам, пожалуйста, хлебушка ещё.
Я смотрю, а на столе хлеба ещё полно, и белого, и чёрного. Ну, и замешкалась. А мать как рявкнет:
— Ты что, не слышишь, дурища?! Иди и принеси, когда Главный тренер просит!
Она в жизни так со мной не разговаривала. Она вообще вся такая рафинированная, эфемерная, а тут такими словами! Я от ужаса вскочила и за хлебом. Вернулась, а этого Главного уже нет. Только мамашка довольная за столом сидит. Как будто подарок долгожданный получила.
В тот же день нас с ней перевели жить на четвёртый этаж. Не туда, где вы меня сегодня нашли, а в соседний номер. Он попроще, но тоже весь такой распрекрасный. Три комнаты, джакузи. Я такого и не видела никогда, хотя мы с папочкой неплохо жили.
Я за день устала, и легла спать. Жарко было, окно нараспашку, шторки ветром колышет — красота. Вдруг слышу, маменька моя куда-то намылилась. А потом её голос во дворе. Беседовала она с каким-то дядькой. Я не сразу поняла, что это и есть их главный. Он ей говорит:
— Альбина, вы, несомненно, достойны того, чтобы перейти на следующий уровень. Как только всё произойдёт, назначим день для таинства инициации.
Маменька моя лепечет:
— Ах, спасибо! Какая честь для нас!
Я лежу и думаю: для кого это для нас? А он, козлина, продолжает:
— Приведёшь мне её в воскресенье вечером. — То есть он, конечно, говорил «приведёте», он же весь такой интеллигентный, интеллигентный, аж до тошноты. И, продолжил, урод:
— Когда мы с симпозиума вернёмся, пусть она уже будет готова, и вечером приводите её ко мне. Вот вам список, вас завтра Геннадий по магазинам отвезёт. Купите всё по списку. В этих вещах она и должна будет ко мне прийти. Всё понятно?
Мама, теряя сознание от восторга, лепечет и в книксенах приседает. Я из-за шторы в окно подглядывала и видела.
— Да, разумеется. Всё так понятно, так понятно!
Тут маменька моя к его ручке припала, лобызает, обливаясь слезами восторга, а я чуть в обморок не грохнулась, потому как поняла, для чего мать меня сюда привезла и с какой стати нас на четвёртом этаже в этаких хоромах поселили. То есть она так хотела пробиться повыше в этом своём вертепе, что добровольно… Да что я говорю! Не просто добровольно, а с восторгом, упоением и признательностью меня ему была готова подарить!