Дела и ужасы Жени Осинкиной
Шрифт:
Вот потому еще пожизненное правильнее высшей меры — оно для раскаяния дается. Кто может, конечно, раскаяться.
А совсем недавно привезли на отбывание парня — тот будто сам не свой. Сидит, уткнув голову в ладони, и все. По приговору — девушку убил семнадцатилетнюю, в Сибири где-то. А самому — девятнадцать только что исполнилось. И — все. Кончена жизнь.
«Вот что люди со своей жизнью делают», — в который раз подумал Рычков.
Глава 17. В Заманилках. Мобута
Мы начнем эту главу издалека. Иначе кое-что останется неясным.
Была в Африке такая Республика Конго. Это бывшая колония
Те солдаты, которых советская власть в 1980-е годы посылала воевать в неведомый им Афганистан, объяснив наскоро, что они должны быть готовы погибнуть там за высшие интересы своей страны, ничего этого не знали. Только слышали краем уха имя — Мобуту, связанное вроде с чем-то нехорошим. Потому что его подозревали в причастности к убийству Лумумбы, а Лумумбу советская власть очень за что-то полюбила и даже его именем назвали в Москве университет Дружбы народов. Там учили африканских, азиатских, латино-американских и прочих студентов на врачей, геологов, инженеров, а также кое-кого из них (уже не очень о том распространяясь) — на террористов. И некоторых выучили. Это были, так сказать, «наши» террористы. Они устраивали у себя на родине взрывы и всякое такое, свергали своих «не наших» правителей и старались организовать в Африке и на других материках жизнь по-нашему — эфиопский, анголезский и прочий социализм. Наше государство в этом потихоньку помогало. Такая была дружба народов.
Но речь опять не об этом. А о том, что в Афганистане десантники стали называть тех, кто в военных действиях не участвовал, мобутами. Откуда это пошло — никто не помнил. И даже никто не мог уже сказать, что это значит-то. Мобута и мобута.
Вообще-то так часто бывает. Вдруг понравится никому не понятное слово — звучит хорошо! И присобачат его куда-нибудь, куда оно вовсе и не относится, и приклеилось, и пошло, пошло — уже не отлепишь.
Такой мобута шел сейчас по главной улице села Заманилки, что в нескольких километрах от Оглухина — если идти напрямки, по лесу.
Когда-то служил он в Афганистане — заместителем начальника склада. Склад был продуктовый. Начальник — старший сержант — потихоньку приторговывал — тушенкой и сгущенкой. Мобута (будем пока его так называть) сначала только присматривался, потом тоже осмелел.
Перевели его на склад боеприпасов. Но и там, как выяснилось, умный человек не пропадет.
И домой мобута вернулся не только с чеками (особые такие деньги-сертификаты, на которые в специальных магазинах под названием «Березка» можно было купить то, чего в обычных не было, от сервелата до хороших книг), которые всем «афганцам» выдавали, но еще и с кое-каким приварком.
Тут и кончилась война в Афганистане. И вывели оттуда все войска.
Все, кто остались живы, вернулись домой. И оказалось, что жить дома — трудно. Никто из тех, кто жил рядом, не видел разорванных на куски людей, не знал, как это — провожать на борт «Черного Тюльпана» (так прозвали бойцы самолет АН-12) груз 200, который на самом деле — твой приятель, два дня назад весело смеявшийся… И еще — вдруг ты понял, что все, что ты умеешь
К нашему Мобуте все это как раз не относилось. Он даже стрелять не очень-то выучился. И горевал только о том, что не было больше никакого приварка. А когда стал встречаться с однополчанами, по-прежнему называвшими его Мобутой, то уже не горевал, а злобился. Не было ни денег, ни славы, ни друзей.
А потом… Потом образовалась возможность быстро получить большие деньги — правда, с немалым риском. Почему-то, впрочем, риск сначала показался совсем малым — причем всем участникам. Участвовали в этом предприятии два бывших «афганца» и еще двое. Один из этих двоих был человеком, от одного тяжелого взгляда которого у Мобуты начинали дрожать руки. Известно было, что для него убить человека — все равно что орех расколоть. Имени его никто не знал, звали — Харон. Вообще-то он тоже был в Афганистане. Но — не в войсках.
Вместо больших денег получились четыре трупа. В их числе — «афганец». Его убил один из защищавшихся — за минуту до своей гибели. Следствие шло полтора года. Второго «афганца» приговорили к высшей мере. Эта же самая мера грозила Харону — как организатору, а также за тройное убийство. Потому что все три трупа были на нем, а вовсе не на оставшемся в живых «афганце». Но дать на Харона показания мог только Мобута — на которого материала было не больше, чем на пять лет, а за сотрудничество со следствием могли и еще скостить. Но он их не дал и сотрудничать не стал. А почему — скоро станет ясно.
За год до вывода войск Мобута толкнул «той» стороне (настоящим афганцам, или «духам», как называли их почему-то в советских войсках) особо крупную партию взрывчатки. Деньги он получил хорошие, и даже очень. И все было бы шито-крыто, если бы… Через два дня взорвали мотобатальон: 49 «ЗИЛов», то есть грузовиков, шли один за другим, перевозили боеприпасы и продукты. В каждом — два-три человека. У батальона было сопровождение — десять бэтээров. Один — впереди, один — замыкающий, восемь штук распределились по колонне, через каждые четыре-пять «ЗИЛов». На каждом — по десять человек. Фугас рванул под головным бэтээром, потом — под замыкающим. Взорванные бэтээры встали и лишили колонну движения — хоть вперед, хоть назад. После этого ее расстреляли из гранатометов и пулеметов почти в упор. Мобута видел потом все, когда трупы собирали. Около двухсот.
И все бы ничего. Но нашли потом совсем рядом ящики от взрывчатки с советской маркировкой — афганцы взрывчатку вынули, использовали — очень даже эффективно. А ящики бросили прямо тут, неподалеку. А чего им было их прятать? Наоборот — пусть смотрят неверные, как их свои же предают.
От колонны в живых осталось трое.
И все бы ничего. Все должно было быть шито-крыто.
Но уже на родине, два года спустя, встретился Мобуте человек. Тоже был в Афганистане, но не в армии. Мобута даже слышал как-то про него — правда, глухо. А видеть — никогда не видел. Но тот быстро восстановил обстановочку, и сомнений в том, что когда Мобута там служил, этот человек все время работал в советском посольстве в Кабуле, не осталось. Именно про него — не в Афгане, а уже после вывода войск, в России — заговорили вдруг среди «афганцев». То тут, то там стало возникать в разговорах его имя. И говорили все одно — как этот водитель при посольстве, пока они подставлялись под пули и мины, исправно отправлял из Кабула в Россию героин. А как? В цинковых гробах, под видом груза 200.