Дела семейные
Шрифт:
Да еще и «волчья стать», что во внешности, что в движении, что в повадках. Волки, они вообще-то красивые, но встретив такого зверя, люди зачастую пугаются.
А Раннвейг хороша без всякого «вообще-то». Тонкое лицо, золотые блестящие волосы, заплетенные в две косицы, пока еще короткие, но плотные, увесистые. А главное, взгляд, бросаемый из-под пушистых темных ресниц: уверенный, чуть насмешливый, взгляд человека, прекрасно осознающего свои возможности и умеющего ими пользоваться.
Да, года через три-четыре племянница наберет фигуру и станет сказочно
– Слышал, что меня сватает Торстейн Родъер, сын наших соседей? – сердито спросила Раннвейг.
– Да. Ты любишь этого человека?
– Ну-у… – повела плечами девчонка. – Он довольно красив. Но дело в том, что ему нужна не я, он просто подбирается к нашему имуществу. А я не хочу повторять маменькину ошибку!
Как-то меня по-другому в родном замке воспитывали. Я, конечно, знал всю историю неудачного Хельгиного замужества, но говорил о нем другими словами.
– К тому же у меня абсолютно другие цели в жизни.
– И какие же?
– Я года через три к вам в Гехт подамся. Отчим вроде как мужик неплохой, обижать не будет.
Я не сразу понял, что Раннвейг говорит об Оле Сване.
– Поступлю в Университет, а потом, может, в столицу переберусь. Ты не думай, я греховодничать не собираюсь, а полюблю кого, так до гроба и льда. А не…
И добавила фразу, после которой стало ясно: о греховодничестве племянница наслышана, и отнюдь не в романтических выражениях.
Когда в моей жизни только появилась Герда, Хельга заявила, что не против в очередной раз стать тетей, но только не в ближайшие три года. И на правах старшей сестры провела со мной об этом разъяснительную беседу. Говорила на такие темы и такими словами, о которых девушке из приличной семьи и подозревать-то не гоже. Как подо мной тогда кресло не загорелось, не знаю, а хотел я только одного – провалиться куда-нибудь к Драконам в подземелье, а то и куда пониже.
Было мне тогда уже шестнадцать лет. А эта мелкая так спокойно рассуждает…
Наверняка прислушивается к тому, что говорят внизу взрослые, привыкшие не обращать внимания на детей – что, мол, несмышленыши понимают? Иногда действительно не все, и тогда ставят старших в неловкое положение не ко времени и не в том обществе заданным вопросом. Я и сам так несколько раз позорил семью. Только темы были другие, но я рос в библиотеке, а Раннвейг – на чердаке кхарни.
– Не рано о греховодничестве думать?
– Намного ты старше! А в прошлый приезд со своей Гердой под лестницей целовался, я видела. Кста-ати! – вздорная девчонка многозначительно покачала пальцем перед моим носом. – Шлейф за Гердой несу я!
– Какой шлейф?
– Длинный! Кончай придуриваться, – Раннвейг закатила глаза, скорбя о моей тупости. – Одичал ты в своем городе. Вы жениться собираетесь? Платье у Герды будет? На свадьбе все на кого смотрят?
– На невесту, наверное?
– Да какой в ней интерес, если она уже почти чья-то жена? На подружку невесты! Она шлейф держит, и вообще без нее на свадьбе никуда. А тебя до тех пор откормить
С ума с этой мелкой сойдешь и не заметишь.
– Без твоих советов как-нибудь! Сначала косу и… все прочее отрасти, невеста!
– Сам дурак!
Некоторое время молчали, сердито уставившись друг на друга.
– Поможешь мне? – наконец буркнула племянница.
– В чем? Насчет шлейфа сама с Гердой договаривайся.
– Отделаться от Торстейна Родъера! – заговорщицки выдала Раннвейг. – Деда ему сразу отлуп дал. Теперь маменька и остальные родичи подтвердят. Но нужно окончательно отвадить, а то начнет таскаться, со двора не выставишь. Сейчас его просто не принимают всерьез, а нужно, чтобы на порог не пускали. Совсем с Родъерами разругаться. А такое случится… Если Торстейн меня похитит!
Что-то стало с моим восприятием мира. Слова слышу все знакомые, а смысл уловить не могу.
– Все очень-очень просто, – вещала между тем Раннвейг. – Он уже предлагал мне сбежать с ним. Я будто бы соглашусь. А потом от него удеру и вернусь домой. В Белом Поле верхом на кхарне меня никто не догонит. Только мне помощник нужен. Чтобы постерег в замке, предупредил, если что. И потом свидетелем был. Младшие, сам понимаешь, не годятся.
Она замолчала, ожидая моей реакции, а я только хлопал ресницами, пытаясь постичь происходящее.
То, что задумала Раннвейг, неразумно и непорядочно.
Даже если Торстейн Родъер негодяй, каких свет не видывал, а малолетней авантюристке скучно и хочется приключений, все равно нельзя обманывать, завлекать людей в ловушки, строить козни. Это плохие игры. Так я и сказал сердито надувшейся племяннице.
– Маменьке теперь наябедничаешь? Или кому?
– Никому. Сам за тобой присматривать буду.
Я развернулся и все так же на коленках пополз обратно к выходу с чердака.
– Ларс! – как-то жалобно окликнула меня Раннвейг.
Сейчас еще слезу пустит, уговаривая…
– Что? – оглядываться я не стал.
– Карр оставишь?
– Зачем тебе?
– Я ее вылечу, буду ездить, как с ловчим соколом.
Я представил себе картину.
– Я охотиться не буду, мне всех жалко. Но птица на перчатке – это ж здорово, красиво.
– И ни у кого такого больше не будет, никто не додумается. А если не вылечишь?
– Тогда пусть так живет. Ларс, я за ней ухаживать стану, любить, разговаривать… Оставишь?
– Посмотрю, как ты будешь себя вести.
Еле увернулся от метко брошенной подушки.
Хорошая у меня племянница. Тихая, спокойная, а главное, послушная и почтительная. Надо как-нибудь без ябедничанья намекнуть родителям, что за девчонкой нужно приглядывать получше. А то ведь мы с Хельгой через пару дней уедем…
Интересно, сам Торстейн Родъер с Раннвейг общался? Или просто высмотрел богатую невесту? Хотя, если успел предложить сбежать…
Я думал, странный наш разговор уже закончен, ан нет. Только ступил с лестницы на землю, как сверху: