Дела семейные

Авлошенко Татьяна

Турольв с нами не едет. Двенадцать лет назад сабля кочевника рассекла ему ногу под коленом. Рана зажила, но Хлекк так и остался хромым. В пешем бою с предводителем гарнизона совладать трудно, но сесть с негнущейся ногой в седло он не может.

– Эх, какой сегодня денек, Бьерн! – Турольв сладко прищурился, глядя на небо. – Солнышко, снежок блестит. В такую-то погоду не нежить гонять надо, а с девушками на саночках кататься. Или в трактире плясать. На самый худой случай учебный бой на стенах отрабатывать. Зачем тебе с собой столько народу, а, Бьерн? Оставь мне хоть кого-то. А то попретесь всей сворой, накопытите, натопчете, всю красоту угробите.

Приговаривая

так, Турольв соскочил с крыльца и начал бродить между собравшимися на облаву.

– Ты поезжай. И ты. А ты останешься. Почему «плохо думаю»? Я ж, красивый, в замке самых лучших оставляю, а то, случись что, с кем женщин и стариков защищать буду? И этих, как бишь, детей? Хесса Эдит! Поохотиться-то хоть кому-нибудь дадите?

Меня Турольв крепко уцепил за запястье, покачал руку туда-сюда. Я испугался, что Хлекк, которому я еще не успел похвастаться своими достижениями в фехтовании, велит остаться. Капитан мягок и приятен, как новая пуховая подушка, ни на кого в жизни не повышал голос и не говорил обидных слов, но приказ его нарушить невозможно.

Однако начальник гарнизона только одобрительно щелкнул языком и пошел дальше.

Наконец обошел всех и, не поднимаясь на крыльцо, махнул отцу рукой.

– Все, Бьерн, этих можешь забирать.

Отец кивнул и поднял к губам отделанный серебром рог.

Охота началась.

Охота на упыря отлажена годами. Загонщики едут в Белом Поле, высматривая лежку. Нежить в принципе неутомима, но любит «отдыхать», зарывшись в снег. По взрыхленным перекопанным участкам ее лежбище и узнают. А других следов упырь почему-то не оставляет. Казалось бы, невозможно отыскать в бескрайнем Белом Поле необычного вида участок размером в рост человека. Но на то есть ход «восьмеркой».

Ловцы выстраиваются цепью, так, чтобы видеть друг друга и в случае чего быстро прийти на помощь. В центре лучшие охотники, вооруженные рогатинами и боевыми мечами. Крайние разъезжаются в разные стороны, образуя разомкнутое кольцо, которое, словно клещи, схватывает сколько-то места и начинает сжиматься. Осмотрев участок внутри сомкнувшегося кольца, маневр повторяют. Собак на охоту не берут, для них это почти верная смерть, выслеживать нежить помогают кхарны.

Обнаруженного упыря пытаются проткнуть копьями прямо в лежке, однако это удается редко. Тут главное понять, куда ринется удирающая нежить, и сплотиться заслоном на ее пути. Когда кольцо еще широко, это сложнее, потому надо глядеть в оба, следить за поведением кхарнов, внимательно слушать, не раздастся ли откуда-нибудь сигнал рога.

Я ехал рядом с бабушкой Эдит. То ли мне доверили охранять старушку, то ли ей меня. Подозреваю, что скорее второе. Но обижаться нет смысла, я городской житель, хоть и родился в приграничье, и, по мнению родичей, достаточных знаний и умений для охоты в Белом Поле у меня нет и взяться им неоткуда. А в паре с бабушкой Эдит мы как раз заменим одного годного бойца.

– Раньше на нежить выходили мало, зато набеги случались часто, – рассказывала бабуля во дворе замка, пока мы ждали начала охоты. – Я стояла на стене вместе с сестрами моего мужа и его матерью. В те времена никто не думал, что женщины вурдов должны покорно ждать своей участи. У нас были луки. Не боевые, ни одна женщина не в силах натянуть такое чудовище, но маленькие, легкие. Стрелы из них на дальнем расстоянии не убивали, но жалили. И еще они свистели в полете, свистели, как пещерные змеи, и неумолчный свист этот пугал врагов. Мы были молоды, веселы и бесстрашны. И все

еще живы…

Сейчас бабушка Эдит молчала, задумчиво глядя вдаль. Верно, вспоминала свою юность, в которой наверняка было что-то получше сражений с кочевниками.

А я начал думать об упыре. Что мы знаем об этой нежити?

Упырем становится человек, умерший не своей смертью и оставленный непогребенным. Не то что труп надо закапывать, едва он успел остыть, но отпустить душу умершего, позволить ей начать свой путь под крыло Дода обязательно. А для этого она не должна больше заботиться о теле. Если торговцы в Белом Поле натыкаются на труп погибшего, они хоронят его или, если нет такой возможности, хотя бы присыпают снегом и оставляют рядом памятный знак, а, добравшись до ближайшего города, сообщают властям. Даже подснежники, городские грабители, закрывают лицо убитого ими несчастного. Мертвец не должен видеть небо.

Тело человека, как и его дом, не терпит пустоты. Уйдут из комнат законные жильцы, бросив двери нараспашку, душа покинет плоть, брошенную неприбранной, и очень скоро появятся те или что, кто не прочь занять оставшийся ничейным приют.

Никто не знает, что за злая сила принимается за тело, три дня и три ночи пролежавшее без прощания, начинает корчить его и корежить, стирать прежние черты, превращать бывшего человека в чудовище. Как только условный срок проходит, новый упырь поднимается и идет на поиски жертвы.

Охотится нежить и днем, но предпочитает ночное время.

Упырь редко уходит далеко от человеческого жилья. Облюбовав место для охоты, так и вертится вокруг. Если заявился на хутор или в деревню, не уйдет, пока не заест всех обитателей. Сделать это он может очень быстро. Нежить страшна видом, очень сильна и проворна. Говорят, что упырь даже наделен разумом и не звериной расчетливой хитростью. Мертвяк может прокрасться в селение и затаиться на крыше или под крыльцом. Если хутор маленький и бедный, хозяева не держат кхарнов и собак, чующих нежить, или не обращают внимания на отчаяние животных, случится беда.

Упырь редко убивает все жертвы сразу, но уйти не удается никому. Тварь набрасывается стремительно, ломает хребет, перекусывает колени. Те, кого удалось спасти, рассказывают, что кровосос стаскивает искалеченных обездвиженных людей в одно место, какой-нибудь дом или сарай, и пирует несколько дней. Несчастным остается только молиться о том, чтобы быть загрызенными сразу.

Людям хутора Фьерн удалось отбиться. Собравшись в плотную группу, вооружившись кто чем, они пришли в Къольхейм. Говорили, упырь всю дорогу крался следом, пару раз нападал. Как-то, вилами, топором, пестом и метлой, сумели отогнать.

Отстал, когда видны уже были стены Къольхейма. Теперь пару дней будет крутиться поблизости, подкарауливая облюбованные жертвы, но и всяким беспечным или просто незнающим путником не побрезгует.

Я вглядывался в снег и пытался понять, хочу ли я первым обнаружить упыря и геройски с ним сразиться, чтобы было что потом рассказывать восторженно и испуганно ахающей Герде, или ну его совсем, пусть лучше кровососа найдут и прикончат на другой стороне кольца. Видеть чудище и рубить его не хочу, а Герда, послушав и повосхищавшись минуты три, решительно прервет рассказ вопросом, не помял ли меня упырь. После того как увидела меня на Птичьем вытащенным из древней гробницы, с расквашенным носом, моя радость как пуганная. И доказывай ей, что драгоценному здоровью Ларса Къоля никакой непоправимый урон нанесен не был. А как доказывать, если словам моим Гердочка не верит, а за действие и по рукам получить можно?