Дела семейные
Шрифт:
— Оживает. Когда приходит Дейзи.
— Тише, — попросил Джехангир, — музыка…
— Извини, малыш.
Джал откинулся на стуле. Медленная мелодия пробуждала воспоминания, обволакивала его. Музыка будто говорила о чем-то, глубоко затаившемся в сердце… о чувствах, которые трудно, невозможно выразить словами. Иногда на мгновение могло показаться, будто скрипка выговаривает слова и он почти понимает ее язык…
Пьеса закончилась, все захлопали. Дейзи поздоровалась с Джалом, извинилась, что раньше не
— Ну что вы, что вы, — смущенно улыбнулся Джал.
— Вели-вели-великолепно, — пробормотал Нариман. — Вам нужно вы-выступать с этой вещью.
— Моя мечта-сольное выступление с Бомбейским симфоническим оркестром.
— Простите, — спросил Джал, — что вы сейчас играли?
— Скрипичный концерт Бетховена.
— Номер?
— У него только один.
— А какая это была часть?
— Вторая — Larghetto.
Дейзи вернулась к разговору с Нариманом о трудностях на пути осуществления ее мечты. Джал не сводил с нее восхищенных глаз.
— Ну скажи ей что-нибудь, — подтолкнула его Роксана.
— Потом.
Снова зазвучала скрипка.
Пришел Йезад, тихонько отперев дверь своим ключом, увидел Джала, кивнул. Ему так хотелось узнать, что с потолком, но надо было подождать, пока заснет Нариман. После ухода Дейзи они перешли в маленькую комнату.
— Ну, каковы последние известия из дому?
— На прошлой неделе я бы ответил как Эдуль: «Чемпион». А теперь не знаю, что сказать.
Излагая историю с гнилой балкой, Джал тревожно переводил глаза с Йезада на Роксану.
— Не мучайся, — сказал Йезад. — Твоей вины тут нет.
— Но я всегда оказываюсь гонцом с плохими вестями, и весь этот бред Эдуля, и все прочее…
— Может, она действительно гнилая, — вздохнула Роксана. — Сколько времени уйдет на замену?
— С годик, — сухо усмехнулся Йезад.
— Нет-нет, гораздо меньше, — горячо возразил Джал.
И стал пересказывать им планы Эдуля — он в ближайшие дни завезет все оборудование, приготовится к установке опор.
— Обещает не позднее двадцать четвертого, потому что хочет использовать рождественские праздники для работы. Говорит, нельзя останавливаться на полпути, уверяет, если понадобится, так и ночами будет работать.
— Веселенькое у вас будет Рождество, — усмехнулся Йезад.
— Тихой ночи наверняка не будет. А ты как, Джехангир? Собираешься вывесить чулок для Санта-Клауса?
— Да уж, — вздохнул Джехангир, — надоело спорить с Мурадом. Он донимает меня, хочет, чтобы я поверил в Санта-Клауса.
— Так он же прав, — сказал Джал. — Тебе ведь девять?
— Да, — настороженно согласился Джехангир.
— Ну вот. Санта-Клаус приходит до десяти лет. У тебя последний шанс.
— Дядя, я уже не ребенок, ясно? Меня не проведешь!
Джал со смехом обнял его. Простился со взрослыми, обещая держать их в курсе.
Роксана прижалась к мужу, с удовольствием вдыхая запах сандалового дыма, пропитавшего его одежду.
— Мне показалось, что Дейзи очень нравится Джалу. Представляешь, как было бы хорошо, если бы…
— Я тебя умоляю! — остановил ее Йезад. — Вашей семье не очень-то везет с браками.
Он сидел за обеденным столом, вертя чайную чашку. Роксана ушла на кухню приготовить ему ужин из того, что осталось в доме. Он взглянул на тестя, на его руки и ноги, беспомощно трепещущие под простыней.
Как зверушки в капкане, пытающиеся вырваться на волю. Какое это проклятие — старческая болезнь. Проклятый паркинсонизм, жестокий, как пытка. Побыстрей бы шли эти новые исследования в Америке, что-то там с фетальными тканями, с эмбрионами… А сколько народу протестует против этого — те, кто наверняка не страдают болезнью Паркинсона или не вынуждены день за днем видеть мучения больного старика. Какая красота — рассуждать о правах неродившихся, о начале жизни, моменте смерти, прочих высокоумных материях. Болтуны. Как мистер Капур… А здесь нельзя позволить себе такую роскошь. Закон должен быть: сначала пройди через огонь, потом философствуй…
Нариман застонал во сне, прерывая размышления Йезада. Он подошел к дивану.
— Все в порядке, чиф, — коснулся он плеча Наримана. — Я рядом сижу.
Возвратился к своей чашке без уверенности в том, что Нариман слышал его. Странное путешествие — движение к смерти. Как знать, сколько еще остается чифу… год, два? Но Роксана права: помогать старшим на этом пути — единственный способ понять, что это за путь. Штука в том, чтобы помнить это, когда придет твой час…
Как знать, запомнит ли он? Какое безумие заставляет молодых — и даже пожилых — думать, будто они бессмертны? Насколько лучше бы им жилось, если бы они помнили о конце. Если каждый день носить с собой свою смерть, трудно будет растрачивать время на вражду, на злость и горечь, на второстепенности. Вот в чем секрет: помнить о своей смерти, чтобы не допускать в жизни глупости и уродства.
Он бесшумно отодвинул стул и понес чашку с блюдцем на кухню. Вымыл их, вытер руки и вернулся к Нариману. Занятно, думал он, если долго знаешь человека, он может вызывать у тебя самые разные эмоции, всевозможные реакции: зависть, восторг, жалость, раздражение, бешенство, нежность, ревность, любовь, отвращение. Но в конце все люди нуждаются в сострадании, все мы без исключения… Если с самого начала понимать это, насколько меньше было бы боли, горя и страданий…
Стоны с дивана стали громче. Он опять поднялся на ноги и подошел к Нариману, тронул его за плечо. Должен же быть какой-то способ помочь чифу.