Дела семейные
Шрифт:
— Задержало? — Капур посмотрел на часы. — Верно, я сильно припозднился. Не знал, что буду так долго добираться городским транспортом. Я ведь наконец машину продал.
— Электричкой ехали?
— На такси, — несколько смутился Капур. — Хотя, на самом деле, собирался сесть на электричку.
И стал подробно рассказывать странную историю, приключившуюся с ним: пошел на станцию, желая стать одним из миллионов, как скот набивающихся в вагоны. Но сесть в поезд ему никак не удавалось, один раз оказался в самой гуще толпы и рассчитывал, что влезет
— Бывает, — кивнул Йезад.
— Больше часа потратил и плюнул. Но завтра сделаю следующую попытку. Я думаю, это вопрос практики.
С сожалением посмотрел на неиспользованный билет и выбросил его в мусорную корзину.
Йезад поинтересовался, почему Капуру вдруг захотелось ездить на электричке.
— Это философское решение — мы с вами как-то говорили об этом. Хочу принимать все, что город требует от меня. Смешаться с народом, стать частицей в массе тел, заполняющих улицы, поезда и автобусы. Стать частицей органического целого, имя которому Бомбей. Это и будет моим искуплением и спасением.
К вопросу о вере Виласа в силу искусства, в своих актеров и в эпический реализм, подумал Йезад. Бедный Капур, с головой ушел в свои фантазии. В свою риторику. В которую искренне верит, но которая в конечном счете ничего не решает. И это — самое печальное.
— Я все спрашиваю себя: почему я сегодня потерпел неудачу? Дух стремился к успеху, сто процентов! Может, плоть не так этого желала? Испытывала отвращение к потным телам, грязной, вонючей одежде и намасленным волосам? Может быть. Но я все преодолею, я сяду в этот поезд.
Йезад с беспокойством подумал о повышенном давлении босса, но понадеялся, что тому скоро надоест поездная идея, он очнется и купит себе новую машину.
Но на другой день Капур притащился в магазин растрепанный и хромая. Он повалился на стул, быстро подставленный ему Хусайном. Йезад взял кейс из его рук. Хусайн налил чаю в блюдечко и поднес к его губам.
Капур раздраженно оттолкнул его руку и взялся за чашку.
Отхлебнув чаю и немного придя в себя, он начал рассказывать:
— Помните, я вам как-то давно говорил, что стал свидетелем чуда, когда человека с платформы втащили в вагон другие пассажиры, которые сами висели, ухватившись кто за что. И все-таки они его втащили, сумели потесниться, найти местечко еще для одного.
Прошлой ночью, когда я не мог заснуть, я вдруг подумал, что могу быть тем человеком на платформе. Нужно только довериться окружающим, таким же бомбейцам, как я, — и я попаду в поезд.
Сегодня утром, когда поезд тронулся, я побежал за ним. Сначала это было легко, пока поезд еле полз. С вагонов опять свисал народ, каждый старался протиснуться внутрь, и понемногу все как-то устроились, держась за ручку или за поручень. А я все бежал рядом с поездом, хотя дыхания уже не хватало. Я протянул руку, мне сделали ответный жест — не то приветственный, не то отпихивающий. Я не понял. Протянул
Мистер Капур смолк, скорбно уставясь в чашку.
— Никто мне не помог, Йезад. Ни один человек не протянул мне руку. Все смотрели на меня как на чужого. Ну хорошо, я им действительно чужой. Но я же тоже бомбеец, свой брат, разве нет? Но они смотрели сквозь меня, а кое-кто развеселился, они переглядывались, будто приглашая друг друга посмеяться.
Капур допил чай и отдал чашку Хусайну.
— Со мною чуда не случилось, Йезад. Я споткнулся и упал у самого края платформы. И взял такси.
Капура отвергли, и это сломило его. Он сидел у входа, как инвалид, ожидающий, когда ему приготовят постель.
— И вот я думаю, — тихо сказал он наконец.
— Да? — Йезад ожидал, что Капур признает: не надо было продавать машину.
— Уже в такси я спросил себя: почему меня бросили на платформе?
«Потому, что поезд был набит битком, потому, что те люди не знали, какой романтической чушью забита твоя голова», — подумал Йезад.
— Трудно сказать, — произнес он вслух.
— Нет, не трудно. Достаточно взглянуть на меня — на мою одежду, обувь, прическу. Ну, давайте. Скажите мне, как я выгляжу?
Йезад оценивающим взглядом окинул творение рук дорогого парикмахера, перевел взгляд на открытый ворот тонкой льняной рубашки, качества которой не могли скрыть даже измятость и перепачканность после железнодорожного приключения. Это относилось и к безупречного покроя брюкам из легкой натуральной ткани. И наконец, итальянские мокасины, мягкая кожа которых блистала самодовольным превосходством.
— Ну? — теряя терпение, спросил Капур.
— Мой вердикт — стильно и классно.
— Именно. И в этом проблема. Моя внешность просто кричит: я не такой, как вы! У меня с пассажирами столько же общего, как у инопланетянина. С чего они должны в своих объятиях внести меня в вагон, если я изо всех сил стараюсь дать им понять, насколько я выше их?!
Капур поклялся исправить этот дефект. Отныне он начинает покупать себе одежду не в кондиционированных универмагах, а на уличных развалах Грант-роуд и Гиргаума — курты-пайджамы, плохо скроенные широкие штаны и бушетки с короткими рукавами, которые режут подмышками. И никаких носков и туфель — сандалии того типа, который не мешает бомбейской грязи залеплять ногти.
— Ноги моей больше не будет в салоне синьора Валенте! Обойдусь услугами уличного цирюльника на Кхетвади. Когда он обкорнает мне волосы, я посмотрю, подберут меня с платформы или нет!
— Когда же завершится ваше преображение? — не утерпел Йезад.
Капур сосчитал на пальцах.
— Через девять дней. Сразу после Рождества.
Он встал и решительно направился в свой офис.
— Между прочим, — заметил Йезад, — иногда дешевые тряпки тоже классно смотрятся. Будете составлять себе новый гардероб, подбирайте, что плохо на вас сидит.