Дела житейские (сборник)
Шрифт:
– Совсем обнаглели, скоро с детского сада обниматься и целоваться начнут…
Валентина Павловна отвернулась от неё, чтобы не сказать какую-нибудь резкость, из тех, что сохранились в её памяти из барачного детства. У неё вдруг возникло желание по-девчоночьи побежать вслед этой отличнице и сказать, предостеречь… От чего? Она и сама точно не могла осознать этого, чувствовала, всей своей жизнью, но сформулировать… Может быть просто: не дай тебе бог девочка тоже стать чугунной головой, уж лучше простая бабья доля, ей-ей. Впрочем, это желание у неё довольно быстро прошло – по всему, юной отличнице такая участь совсем не грозила.
Генетическая
рассказ
В советское время нередко ставили фильмы о студенческой жизни. Едва ли не обязательным элементом тех постановок становились трудовые студенческие «семестры». Как правило, показывали поездки в подшефный колхоз, на уборку картошки и т. д. «Колхозные» сцены отличались весельем, пропагандировали трудовой энтузиазм советской молодёжи. Ну, и как положено в молодёжных фильмах параллельно трудовым будням развивался любовный сюжет. В общем, всё понятно, оптимистично, а сидящие в зале кинотеатров, или у телевизоров зрители умилённо вздыхали: есть же в стране Советов те кто живёт легко и весело. После этого и повседневная серая реальность не так тяготила. Ну, кто из старшего поколения не помнит эти фильмы, типа нашумевшего в семидесятых «Баламута»?
В те же семидесятые в начале осени группу студенток русского отделения алма-атинского иньяза привезли в один из колхозов в Кзыл-Ординской области. Девушкам предстояло убирать урожай риса. Они, в основном городские жительницы, ехали к месту своего трудового семестра с некоторым страхом. Однако сама работа оказалась не единственным испытанием. Сначала их с Кзыл-Орды, с вокзала несколько десятков километров везли в машине. Что такое ехать по грунтовке в казахской степи, да ещё в кузове под тентом? Кто ездил знает – вся пыль, и дорожная и степная засасывается под тот тент. Девушек привезли покрытых слоем пыли, даже самые симпатичные смотрелись грязными, страшными…
Председатель, а им оказался казах лет тридцати-тридцати пяти, с комчёй в руке насмешливо, словно работорговец оглядел робко переминавшихся возле машины девчонок, русских, немок, кореянок… Несмотря на налёт пыли на лице, песок в волосах, он опытным глазом изо всех выделил Валю Бурцеву, невысокую, но ладную, миловидную. На ней он задержал свой взгляд значительно дольше, чем на любой другой. Затем, игриво усмехнувшись, махнул комчёй в сторону расположенной рядом кошары:
– Жить будете здесь. Сейчас спать, а завтра с утра в поле.
– Как… мы же все грязные, с дороги, нам помыться надо. У вас тут может баня какая есть? – смущённо возразила староста группы.
– Баня жок. В баню по субботам возить будем.
– Но как же, мы же не можем так. У нас у всех головы после такой дороги грязные!
– Если хотите… вода в колодце, разводите костёр, грейте воду. Только лучше спать ложитесь – завтра тяжело работать…
Кошара – это глинобитное сооружение для зимовки овечьих отар, то есть скотный двор, хлев. Правда в этом хлеву вроде бы всё вычистили, сделали нары. Наташа, впервые оказавшись вне городской цивилизации мучилась и от ощущения грязной головы и от неистребимого овечьего запаха. Но делать было нечего, наскоро перекусив остатками, положенными в её рюкзак матерью продуктами, она вслед за подругами полезла на нары, устланные старыми драными матрацами…
Утром,
– Эй ты, слушай, как тебя… Если хочешь в правлении сидеть, бумагами заниматься… председатель сказал, что зачтёт тебе, как будто в поле работала. Иди вон туда, видишь дом с флагом, – указал немолодой уже бригадир, кося раскосые глаза на крутые изгибы валиной фигуры обтянутые вельветовыми брюками и спортивной кофточкой.
– А я, что там одна, без девочек буду? – настороженно спросила Валя.
– Да зачем тебе они? У тебя лёгкий работа будет, бумаги писать, на счётах щёлкать, – в уголках губ бригадир прятал блудливую улыбку.
– Нет, я со всеми, – Валя резко повернулась, чтобы догонять подруг, направляющихся к видневшимися за посёлком прямоугольниками рисовых полей.
– Совсем глупая… Ты знаешь, что такое рис убирать? Руки в крови будут, – с сожалением кричал вслед бригадир.
Рисовые поля, или чеки… в них с весны запускалась вода и там, прямо в воде растёт рис. Потом вода спускается и рис убирают комбайнами. Но поле это было крайне неровное и комбайн скашивал только высоко стоящие стебли, а те что полегли, или росли в ямах-низинах, они все оказались нескошены. Таким образом, около половины всего урожая приходилось убирать вручную. На краю поля к студенткам присоединились местные сборщицы риса. Оказалось, что в этом колхозе только начальство состоит целиком из казахов, а среди рядовых колхозников много тех же русских, немцев, корейцев… Во всяком случае среди сборщиц казашек насчитывалось явное меньшинство.
– Это наша лучшая сборщица, она покажет как убирают рис и будет у вас звеньевой, – председатель кивнул на высокую худую девушку лет двадцати пяти с обветренным лицом. Она была в шароварах и белом платке, повязанном почти на самые глаза. Её звали Рая, но национальность по внешности определить было сложно, скорее всего она совмещала в себе не одну, и не две довольно далёкие друг от друга "крови". На студенток Рая смотрела с откровенной неприязнью, явно завидуя их "городским" белым лицам, нежным, не знавшим тяжёлой работы рукам. Её ладони выглядели также по девичьи небольшими, но с набухшими венами, прожаренные солнцем, с коротко обстриженными ногтями.
– Рис убирается серпом… вот так, – Рая на шаг ступив в поле подняла скошенный комбайном валок и под ним, приподняв сгусток полёгших стеблей, коротко взмахнув серпом ловко срезала пучок, потом ещё. Через полминуты она, пройдя метров десять, набросала на валок риса скошенный комбайном примерно столько же, что он пропустил. – Вот так… Всё ясно?… Берите серпы, только осторожнее, они острые.
Рая с недоброй усмешкой наблюдала, как студентки с опаской разбирают серпы и осторожно, словно источник смертельной опасности держат их отстранённо перед собой.