Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
Костерок разжег Кречет, щелкая зубами от холода: дождь был ледяной. Наверняка набрался холодных ветров с гор, остыл и выплеснулся на землю. Но им было как-то не до размышлений о воздушных потоках и прочих небесных делах: согреться бы, не подпалив ничего. Кречет и не заметил, как запалил костер без всякой зажигалки, он пытался ладонью согнать с волос воду.
— Переодеться надо, а то оба свалимся. Проклятье, и принесло же именно сейчас!
Яр согласно простучал зубами, быстро и без стеснения скидывая с себя мокрую одежду, выкручивая ее, насколько хватало сил, и развешивая сушить на ветки.
— Лив-в-вень ненад-д-долго. Ель не п-п-промокнет.
— К костру иди, я сам найду! — рявкнул на него Кречет. — Свалишься еще мне второй раз…
Несмотря на свое жалкое состояние, Яр хихикнул: что он за водник будущий, если вода его то и дело болеть и мерзнуть заставляет, вместо того, чтоб лечить и оберегать? Но со Стихиями поди-ка поспорь: нет шестнадцати — не пробуждается дар. Тех уникумов, в ком сила полыхает изначально, Стражей, по пальцам пересчитать можно. И то, дар управления Стихией к ним приходит так же как и к остальным нэх, после шестнадцати, до того — лишь спонтанные всплески. А он на Стража явно не тянул.
Переодевшись в сухое, Яр почти навис над костерком и только тогда, купаясь в потоке тепла от огня, понял, что его так зацепило:
— Кречет, а ведь ты зажигалку не доставал, я прав?
Тот поглядел угрюмо, исподлобья.
— Не доставал, но повторить… Иди сюда! Я еще не совсем с ума сошел, не хватало тебе только ожогами обзавестись.
Сам он уже был сухим, только кончики волос еще оставались влажными. Огненный, что с него взять — полыхнул да высушился, пусть даже неосознанно. Но Яр признавал, что он прав: не понимая и не умея, не получится сразу вот так повторить случайную удачу. Забившись в чужие горячие объятия, он впитывал тепло и удивлялся сам себе: раньше такое родство, такую общность он чувствовал только в руках отца, деда и бабушки. Даже редкие родственные объятия теток и дяди не дарили похожих ощущений. Сейчас же его словно бы теплые пуховые перья обнимали. В горле внезапно встал ком: а когда Кэльх обнимал Аэно, еще считая его не более чем учеником, было так же?
— Ну ты чего?
Уже ставшее привычным ворчание пробрало еще сильнее. Кречет огневик же, а они чувствуют, когда у других на душе тяжко. Яр попробовал улыбнуться, но вышло откровенно жалко. Как-то разом навалился весь ком эмоций, от которых он отмахивался всю дорогу, от обиды на мать до, почему-то, щемящей и пронзительной грусти по давно уже ушедшим в Стихию многопрадедам. Такой, словно они были самыми лучшими друзьями, самыми близкими — и внезапно исчезли. Такой же, как та, что заставляла семилетнего Аэньяра взахлеб рыдать, читая «легенду о Последнем Танце Аэньи». Хорошо, что коса растрепалась, и мокрые волосы выбились, прилипнув к щекам. Возможно, жегших глаза слез было не видно.
Кречет молчал. Сидел, обнимая, грея, чуть покачивался — и молчал. А снаружи, за куполом еловых ветвей, шумел, затихая, дождь.
========== Глава 4 ==========
Под гостеприимной елью отсиживались целый день. Сохли, приходили в себя, жевали орехи и отпаивались горячим. С воздуха заметить их было нереально, а все следы с травы надежно смыл дождь. Даже если и остались где примятые стебли, ни один воздушник не подумает, что тут кто-то проехал. Поэтому отдыхали спокойно, готовясь к последнему рывку: к горам. Здесь уже не так далеко было ехать, день-два — и перевал, самое опасное место для Яра. На общей дороге ведь и спросить могу, кто да откуда. Поэтому условились
Горы — это не равнины, сколько бы времени ни прошло, там все еще живут иначе. И связь там хуже, хорошо если телеграф в крупные поселения протянули, и понимание родственности другое, горское. Подобная поездка в глазах горцев, по мнению Яра, должна была выглядеть вполне обыденно. Оставалось убедиться в этом на практике.
Лес кончился, вплотную подступив к горным отрогам, словно замершая в движении волна. Яра внутренне трясло, когда выбирались по лесному проселку на одну из крупных дорог. Выехать на главную трассу не рискнули, все-таки там еще могли быть посты Хранителей, у которых наверняка было словесное и не только словесное описание беглеца и его лошади. Они могли быть и здесь, но либо рисковать, либо возвращаться, несолоно хлебавши. Аэньяр не привык отступать, не попытавшись.
Он зря беспокоился: на сельской дороге было полно телег и грузовых роллеров, похожих со своими прицепами на упрямых осликов, тянущих тележки. Взрослый парень на роллере и подросток верхом не больно-то и выделялись. Ехали и ехали, как все.
Пропажу карты с пометками Белого обнаружили на следующий день после ливня. На спешно устроенном привале попытались найти. Безуспешно.
— Куда она могла… — Кречет обшарил все места, куда мог сунуть свернутый лист, три раза проверил планшет — и только устало выругался.
Да, горы были близко. Вон уже, руку протяни. И до перевала, в принципе, доехать не проблема, но…
— По-моему нам надо сворачивать туда, — наконец мрачно ткнул пальцем куда-то влево он. — Я вроде помню, там ответвление от основной дороги, идущей вдоль гор — как раз на Алый и выедем. А там уж до Эфар-танна как-нибудь доберемся.
Карта самого Яра была очень и очень схематичной, да и захватывала путь только до Форага. Он попытался припомнить ту, с которой перечерчивал свою, но сдался: не запомнил, в какую сторону должна вести дорога на Алый. Да и ему было все равно, верхом-то мог проехать и через перевал Экора.
— Может быть, спросить? — заикнулся Яр, но оборвал сам себя: это они все еще собирались продолжать движение, а так-то дорога уже опустела, закат догорал.
— Поехали уж, — вздохнул Кречет. — На крайний случай, повернем назад.
В принципе, от одного перевала до другого с этой стороны гор было не так уж и далеко, к ним обоим вела раньше одна дорога, раздваиваясь уже в предгорьях. Сейчас дорог было много, немудрено было заблудиться.
Они двигались до самой темноты, пока не нашли приемлемое место для стоянки. Видимо, обустроенное туристами — там и кострище было, обложенное камнями и с укрытым куском брезента запасом дров, и шалашик-навес из того же брезента, вылинявшего до белизны под ветрами, солнцем и непогодой.
— Завтра будем на перевале, — лицо Кречета, подсвеченное пламенем костра, было каким-то странно торжественным. И глаза горели золотом, будто у хищной птицы. Чего до сих пор Когтем сам себя называет…
— Переживаешь? — поинтересовался он, когда молчание затянулось.
— Немного, — кивнул Аэньяр. — Я про свою родню по ту сторону гор почти ничего не знаю. Мама… она поссорилась с родителями и рванула из дома сразу же по окончанию учебы. И почти тогда же выскочила замуж за отца. О горских она вообще ничего не говорит, я спрашивал у дедушки Рисса, но он только руками разводит.