Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
Ощущение неправильности возникало исподволь. Шло извне, и он запоздало понял, что это, когда почти привычно потянулся за водой вверх, к тучам, и зачерпнул сущие крохи. Это было плохо, очень плохо, он ведь уже почти, почти нащупал! Но без подпитки удержать постоянно расширяющуюся сеть воды было нереально, да и удары огневиков, черпавших силу из копившихся в тучах разрядов, стали слабее.
— Лакмаль! — громыхнул голос Аилиса, перекрыв даже грохот боя.
Не просьба, приказ. И названная удэши с супругом, Яр чуял, метнулись куда-то. Дальше, дальше… Они почти не ощущались, и это было катастрофой! Но потом поднялся ветер. Студеный,
Яр хлопнул бы себя рукой по лбу, не будь так сосредоточен. Чему только в школе учился, дурень! Тут же море, холодное северное море, залив, глубоко врезавшийся в сушу, подобравшись почти к самым предгорьям! Конечно же привычные к побережьям вокруг Неаньяла удэши поспешили туда, в знакомые места. И, он чуял: с той стороны шел шторм. Пока еще зарождающийся, но с каждым ударом сердца набирающий силу, готовый обрушиться на сушу всей своей мощью, неся с собой столько воды — хоть залейся.
На миг ему представилось, как вся эта вода после обрушится вниз — горько-соленая, потому что наверняка бешеный ветер сейчас рвал в небо целые водяные горы, седые от пены, дробя на ледяные капли, скручивая, сбивая тяжелой громадой грозового фронта. Главное, чтобы перевалил через горы, не рассекся острыми пиками Граничного хребта, словно клинками.
Они не подвели. Чего им стоило это усилие, было страшно подумать, но черная, подсвеченная сплошными полотнищами молний гигантская туча тяжело перетекла через вершины гор и почти рухнула вниз, мгновенно наполняя водников и огневиков силой.
Яр слышал, как расхохотался Белый, зачерпывая синеватые молнии — и швыряя их вниз, вниз, в голову, в плечи, в горбатую спину Ворчуна. Ему самому закружило голову, дождь лился так, что даже направлять не нужно было, только слушай, слушай внимательней, куда пробираются юркие капли.
И он услышал — узнавание пришло мгновенно, острой, почти болезненной вспышкой, как тогда, в Оке. Он разом оборвал все остальные водные нити, сосредоточив всю силу на одной-единственной, ставшей его проводником. Ударил всем своим существом, превращая ее уже не в иглу — в копье, дробящее, ввинчивающееся в каменную корку, закручивая водяные жгуты, словно бур.
Огромные пласты камня скалывались и падали вниз, соскальзывали, мокрые, выкрошенные. От рева Ворчуна закладывало уши — или это был гром? Яр настолько оглох, что не обращал на это внимания, шумом больше, шумом меньше. Он почти ничего не видел, небо полностью затянуло чернотой, и только вспышки молний выхватывали картины: проносящуюся совсем близко громадную руку, выпученные буркала запрокинутой головы, провал раззявленной пасти.
Огромный горб, словно ринувшийся вниз оползень, сорвался со спины, в отсветах молний что-то блеснуло ярко и остро.
— Бейте! — Яр сорвал в вопле горло, продолжая бить и сам, расширяя рану, обнажая гигантские белые дуги ребер, бугристый камень позвонка, прикрывающий то, что с каждым мгновением сверкало все более яростно, словно в самом деле билось огромное, непредставимо огромное алмазное сердце.
Его услышали. Ударило так, что мир выцвел на мгновение в ослепительно яркой вспышке. А потом стало светло. Молнии били непрерывно, будто тучи собрались здесь только затем, чтобы породить их как можно больше. Били, складываясь в огненную руку.
Яра буквально отшвырнуло назад, несмотря на поддержку ветров, воды просто не стало — она испарилась, истаяла в этом белоснежном огне. Огненные пальцы впились в тело Ворчуна, кроша
Эллаэ, укутав Яра в потоки прохладного ветра, оттащил выше и вбок, иначе жар от молний грозил обжечь его и испарить Ниилиль. Яр сжимал кулаки и сипел, не в силах молчать:
— Ну же! Ну! — пока не понял: не смогут. Это сердце так просто не вырвать. Да и не рвать его нужно — раскалывать. У алмаза тоже есть та единственная точка, ударив в которую, его можно повредить. Потому что сейчас, с какой бы силой ни раскаляли этот кристалл молнии, испарялись только верхние слои, а их сил, всех сил огневиков, не хватит продержаться столько времени, сколько потребуется, чтобы истончить его достаточно, чтобы убить Ворчуна.
Свет грозил ослепить, но Яр все равно вглядывался в него, уже без воды, одним только чутьем, отчасти передавшимся от отца, отчасти подаренным Акмал, вслушиваясь в камень. Пока не понял — куда.
Горло отказало в самый неподходящий момент. Он даже прошептать не мог, не то, что перекричать рев стихии. И тогда рванул нити ветра, безмолвно требуя: «Вниз, Эллаэ, вниз! Я покажу!»
В ответ обняло, окутало огненными крыльями. Эллаэ, понимая, что Яру это смертельно опасно, позвал подмогу.
— Держись, дурень! — рявкнул в самое ухо Кречет, и то, прозвучало едва слышно. — Я прикрою, а то испарит же! Янтор нас убьет!
— Ударить… — Яр напряг горло до кровавого привкуса во рту, стремясь донести, передать то, что понял. — Один удар… — и между разведенных ладоней капли воды сложились в проекцию сердца, указывая, куда именно.
Он хотел сам. Видят Стихии — хотел! Просто боялся, что его сил не хватит. Но Кречет понял по-своему. Глянул пронзительными глазами, так, будто душу вынимал. Будто видел и Яра, и Ниилиль, сейчас неразделимых, целых. Которых нельзя было пускать туда, где бушевало небесное пламя. Которые, погибнув, утянули бы за собой Янтора. И нехо. И Эфар.
Все это Яр увидел в глазах друга — и только захрипел, закричал без слов, пытаясь вцепиться, не пустить…
— Побереги силы, тебе еще меня лечить потом! — прочитал больше по губам, задохнувшись: Кречет со всей дури пихнул в грудь, отталкивая, и распахнул огненные крылья.
Кажется, это не он летел туда, вниз. Его зверь, странный, невозможный, пикировал, выставив когтистые лапы, распушив хвост трубой. Или это все-таки тело огневика так выгнулось в последнем прыжке?..
Он вобрал в себя все молнии брата. Впитал их — и стал един с ними. И ударил, уже сгорая, ударил, словно нацеленная твердой рукой стрела. Алмазное сердце раскололось. Это был не звук — это было так, словно оборвалась гигантская струна, соединявшая части мироздания. Оборвалась — и хлестнула, раскручиваясь, развиваясь* на мириады составлявших ее нитей.
Алмазный дождь, сияющий, вобравший в себя всю мощь огня, брызнул во все стороны. Яр, распахнув глаза, смотрел, как он несется, приближаясь неминуемой смертью. Смотрел, пока вокруг в тугой кокон не сплелись ветра, отбивая смертоносные осколки.
А потом огонь погас. Все было кончено.
Воздух закрыл всех. Стал единым щитом для огневиков и водников — но какой ценой! До земли дотянули на последних резервах, и не в силе было дело, а уже в том, что осколки сердца Ворчуна рассекали что полупризрачную плоть удэши, что людскую одинаково легко.