Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
До лагеря они все-таки долетели. Иначе нельзя было, иначе раненые бы умерли, все, до единого. Перекореженные, леса были непроходимы. А значит, воздушники держали до последнего. Точнее, до выжженной полосы возле лагеря. И их сил хватило на то, чтобы мягко опустить только раненых. Остальные потеряли опору ветра в считанных датах над землей, но все равно удар был болезненным. Яра здорово приложило, даже дернувшаяся было Ниилиль не уберегла — мало воды оставалось, нечем было смягчить. От удара они и разлетелись в разные стороны, теряя связь. Последнее, что ощутил
Потому что рядом рухнули двое: нехо Аилис и Янтор. И если нехо почти тут же зашевелился, садясь, то Янтор… На изорванных в клочья белых горских одеждах расплывались пятна крови. Ошалело тряся головой, Яр поднялся на четвереньки, пытаясь разом отыскать всех: Кречета, Белого, Керса, Эллаэ… До Янтора он добрался первым, прижал пальцы к горлу, выслушивая биение жилки. И ухнул все оставшиеся силы на то, чтобы заговорить, остановить кровь, беззвучно повторяя немеющими губами наговор кетэро Даано: «Руда, замкнись, рана, затворись!» Надеялся только на то, что этого хватит. И что кто-то из бегущих к ним целителей так же спасет Кречета.
— Я держу, — появилась рядом Ниилиль, разом собравшаяся, повзрослевшая за считанные мгновения. Положила ладошку с другой стороны, оттолкнула, чтобы не свалился с истощением. Яр только выдохнул и сел, почувствовав, как к нему приваливаются плечом.
Нехо Аилис молча сунул флягу, к которой уже успел приложиться сам. Яр глотнул, не ощущая вкуса: углядел Белого. Тот стоял, беспомощно пошатываясь, озирался, но будто не видел ничего: тянул руки, пытался найти, нащупать… Бледный как снег Керс осторожно поймал протянутую ладонь, сам едва на ногах стоял, но обнял, зашептал что-то, осторожно усаживая, как… как слепца. Белый ослеп, глаза не выдержали яркости молний — понял Яр странно четко.
А взгляд уже снова шарил, искал. И нашел — обгорелый черный комок. Какие силы вздернули на ноги? Откуда взялось не второе даже — пятое, десятое дыхание, чтоб сделать несколько шагов, упасть на колени рядом и укутать, облечь целительной пленкой воды, словно пряча под собственную кожу то, что еще утром было полным сил и жизни огневиком? Яр четко знал только одно: пока бьется его сердце — будет жить и Кречет.
— Мое дыхание — твое дыхание, моя кровь — твоя кровь. Стихии, это брат мой… — и дышать, деля на двоих обрушившуюся боль.
А в небе над разбитой в крошево тушей безумного удэши таяли, таяли и растворялись в закатном огне тучи — и вместе с ними так и не вернувшиеся из слияния и Стихий Тарваш и Лакмаль.
Комментарий к Глава 22
* Развиваясь - от слова “витой”
========== Глава 23 ==========
После обрушившегося на Неаньял сокрушительного шторма, взъярившегося буквально за считанные минуты и так же быстро унесенного ураганным ветром в сторону гор, полный штиль и мертвая зыбь на странно-тусклых, словно подернувшихся маслянистой пленкой волнах вызывали отнюдь не радость, а оторопь и дурные предчувствия. Флаги уныло обвисли, словно во время траура,
Это оказалось верным решением: уже после заката, когда зал Круга озарил свет магических шаров, в арки, обращенные на восток, ворвался порыв пахнущего гарью и кровью ветра. Свился полупрозрачным смерчем в центре зала и превратился в большеглазого испуганного мальчишку-удэши, попытавшемуся что-то сказать, но сорвавшийся голос «дал петуха», и он смущенно закашлялся.
— Воды? — нехо анн-Фарин протянул ему хрустальный бокал.
Удэши жадно выглотал воду, прочистил горло и проговорил:
— Тарваш и Лакмаль ушли в Стихии.
— Вот как.
Почему-то это никого не удивило. Опечалило, да: только успели свыкнуться, восхититься утонченным изяществом их слов и поступков. Только привыкли, что ветер подхватывает где-нибудь слова глупой любовной песенки и долго носит их по городу, нашептывая волнам. Только начали привыкать, и…
Вот только море и прибрежный ветер были живыми всегда. Это не внутренние земли, где за каждым удэши своя территория, здесь их много, они постоянно в движении, в вечном круговороте. И, пусть Неаньял осиротел, но пустым ему не быть.
— Древний безумец мертв! — уже более твердо и с воодушевлением сказал мальчишка, даже тряхнул серебристой челкой, стремясь подчеркнуть весть.
— Мы уже поняли, — нехо невольно улыбнулся: хотелось потрепать мальчишку по волосам, будто обычного ребенка. — Иначе бы ты первым делом сказал о другом. Отдохни, ветерок. А нам нужно многое обсудить.
Мальчишка слегка надулся, помотал головой:
— Меня ждут. Хорошей ночи, нехэи! — и снова став невидимым, разметал порывом ветра ленты и одежды собравшихся, умчался прочь.
Его путь лежал над равниной, раскинувшейся между морем и горами. В Неаньял успеть было проще всего: отступающие ветра донесли сами, лети с ними и лети. А тут уже не схитришь, приходится честно, на своих силах. Но некогда останавливаться, надо лететь, нести весть в Эфар, завиться вокруг неподвижно-каменной фигуры Матери Гор, шлепнуться к её ногам, пытаясь отдышаться.
Акмал наклонилась, поднимая его на руки, поцеловала в лоб, одаривая толикой чистой силы. Амлель, дежурившая рядом, поднесла к его губам сложенные ковшиком ладошки, позволяя напиться ключевой воды.
— Говори, малыш.
— Тарваш и Лакмаль ушли в Стихии, — выпалил тот. — Но Ворчун мертв!
— Янтор? Ниилиль? Остальные?
— Отец Ветров ранен, почти все воздушники и некоторые нэх ранены, — мальчишка вздохнул. — Но там лекари! А потом меня сюда послали.
Акмал кивнула:
— Отдыхай, ты донес весть. В Фарат и другие земли за хребтом, наверное, послали других?
— Да… Спасибо, Матерь Гор, — тот зевнул, сворачиваясь клубочком у нее на руках.
Он свое дело сделал.