Делай, что должно
Шрифт:
— Никак нет. Но вы мне только покажите, товарищ майор, где встать, чтоб под руку вам не лезть раньше времени.
— Отлично. Вот этот инструмент, видите? Это корнцанг. Когда я разрежу мышцы, мина станет подвижна. Вы им ее захватите и заберете. Защелкните кремальеру, вот так, смотрите внимательно. Тогда мина будет прочно зафиксирована в захватах. Попробуйте пока, как это делается. Вот с этим инструментом. При операции мы вам дадим точно такой же, но стерильный.
Сапер бережно принял корнцанг тем аккуратным жестом, каким берутся за незнакомое и наверняка заряженное оружие. Повертел в руках, пощелкал.
—
— Вы подходите и забираете мину только по моей команде, не раньше. До того просто стойте рядом. Понятно?
— Понятно, товарищ майор. Ящик куда разрешите поставить?
— Какой?
— С песком. Я туда мину опущу. В ямку, заранее, чтобы не ворохнуть. А там уж подорвем, главное забрать.
— Поняла. Сестра вам покажет.
В операционной было непривычно тихо. Слышно было как снаружи, по натянутому брезенту с почти электрическим треском бьют мелкие дождевые капли. Керосиновая лампа-молния горела ярко, и свет ее показался сейчас Раисе резким, словно от осветительной ракеты. Раненый капитан был в сознании. Он смотрел тоскующим взглядом человека, всякую секунду ждущего смерти и уже уставшего дожидаться. Увидев вошедшую Прокофьеву он, остерегаясь шевельнуться лишний раз, одними лишь бровями и глазами будто потянулся весь в ее сторону и выговорил хрипло:
— Доктор! Не возитесь со мною… Это же верная смерть!
— В палату в таком виде вас еще опаснее, — невозмутимо ответила Прокофьева, — Лежите, пожалуйста, спокойно и дайте нам сделать свое дело. Поливанова, морфий.
После морфия лицо раненого чуть смягчилось. Заметив маячившего в стороне сапера в халате, он узнал его и даже попытался пошутить:
— Горохов? Ты что ли тоже в доктора заделался? Смотри, не отчекрыжь мне чего лишнего сгоряча.
Прокофьева работала аккуратно и очень спокойно. Никакого лишнего напряжения или поспешности не заметила в ней Раиса. Те же четкие, уверенные движения рук, тот же ровный голос. Разве что не торопит. Будто не мина это вовсе, а просто инородное тело, обычное на войне явление.
— Кость цела, — очень мягко сказала Ольга Никаноровна. Такой тон в ее голосе, Раиса уже знала, в первую очередь для раненого, который в сознании и все понимает, — крупные сосуды не задеты. Попробуйте пошевелить пальцами, осторожно. Можете? Нервы тоже целы.
Капитан чуть слышно выдохнул, цедя воздух сквозь стиснутые зубы. Не от боли, от ожидания. Он тоже был сапером и верно лучше всех понимал, что значит этот кусок железа, застрявший в его плече.
— Вам больно? — тут же спросила Прокофьева.
— Нет.
— Все в порядке. Раиса, еще новокаин.
Совершенно забыть про мину Раиса так и не смогла себя заставить. Оставалось лишь постараться поверить, что та уже не взорвется. И это пока получалось.
— Скальпель.
“Не быстро, но вовремя. Хорошо. Да не будет ничего. Всю дорогу же не взорвалась, сейчас-то с чего?”
— Вот она, — отчетливо и строго сказала Прокофьева, — Сейчас подвижна, ее ничего не держит. Можно, товарищ сержант.
Сапер подошел, медленно и очень аккуратно развел захваты корнцанга, но следующего его движения Раиса даже разглядеть не смогла. Она ясно услышала, как скрипнул металл о металл, когда захваты сомкнулись на стабилизаторе, а потом сержант в одно движение не
Раиса прикусила губу, чтобы не заорать на него: “Куда?!” У Прокофьевой взлетели вверх брови, но и она промолчала.
— Товарищ майор, — сержант даже вытянулся по стойке “смирно”, поведя плечами в слишком тесном для него халате, — Разрешите убрать мину?
— Разрешаю. Уносите, — Прокофьева сохраняла прежнюю невозмутимость. И лишь когда тот вышел, с едва сдержанным возмущением обернулась к инструментальному столику, — Нестерильное убрать! — в ее голосе прорезался металл, но лишь на мгновение, — Заменить два зажима слева и продолжаем.
Уже когда заканчивали перевязку, до Раисы долетел голос сержанта: “Внимание, подрыв!” и сразу за ним два глухих разрыва. Почему не один, она не поняла, но это было в конце концов неважно. Важно, что мины больше нет, и значит, все прошло хорошо. Капитан улыбался, пробовал еще шутить по поводу сержанта, которого, “верно можно на доктора поднатаскать, но лучше не надо, товарищи, вы же такого здорового лба не прокормите”, но после морфия, операции и пережитого соседства с миной его тянуло в сон. И в палату его несли на носилках уже дремлющего.
Раиса собирала инструменты. И спохватилась, что пересчитывает их третий раз подряд лишь тогда, когда ей на то указали.
Снаружи, у палатки, их ждали похоже все, у кого была хоть минута подойти. Включая ходячих раненых. Посреди толпы с видом героя возвышался здоровяк-сапер, его напарник, помогая себе жестами, рассказывал, как именно мину подрывали и сколько их таких попадалось уже. “После каждого обстрела неразорвавшиеся находим”.
Увидев подошедшую Прокофьеву, сержант вытянулся и взял под козырек:
— Товарищ майор медслужбы, разрешите доложить: мина уничтожена подрывом, пострадавших нет.
— Спасибо вам, товарищи, — серьезно ответила Ольга Никаноровна, — от лица всей медслужбы.
Саперы так грохнули хором: “Служу Советскому Союзу!”, что это показалось Раисе чуть не громче взрыва.
Сквозь толпу протолкался Кочетков. Бледный, с рукой на перевязи, в нижней рубашке и галифе, но без сапог. Когда он увидел Раису и Ольгу Никаноровну, лицо его отразило целую гамму эмоций. Скулы враз расцвели красными пятнами, он смешался, стесняясь своего негеройского и совершенно неуставного вида, и с нескрываемым облегчением произнес: “Живы!”
— Не сомневайтесь, коллега, — сказала Прокофьева почти ласково, — Но все-таки, постельный режим вам я пока не отменяла. Возвращайтесь в палатку, — здесь командир медсанбата обвела быстрым и чуть удивленным взглядом собравшихся, у которых почему-то вдруг не оказалось никаких дел. Ей даже не понадобилась команда: “Разойдись!”
Раиса ожидала, что она останется на дежурстве, но ее Прокофьева в приказном порядке отправила отдыхать. С шести утра нужна будет свежая смена, чтобы работать могла сколько потребуется. Поливанова — наркотизатор. Так что шагом марш. А сейчас Родионова сменит.