Дельфин в стеарине
Шрифт:
– Мальчик, – ответила она.
– И сколько ему?
– Три месяца.
– Сколько?! – Меня словно пыльным мешком ударили. Из-за угла. – Это что же получается…
Рыжая зеленоглазка усмехнулась, поправила воротничок плащика:
– А ничего не получается. Не воображайте себе! Он родился семимесячным. Так что это вовсе не ваш ребенок.
В меня словно воздуха накачали – так легко стало. Как шарику на ниточке – поднялся бы и поплыл, над двором-колодцем, над крышей, над городом, все выше и выше, вверх, в пустоту,
– К тому же, помнится, вы утверждали, что вашего во мне не оказалось. – Слова Альбины доносились словно из ниоткуда, призрачные, прозрачные, нереальные. – Но даже залети я от вас, то вычистилась бы. Нет ничего хуже, чем родить от ненавистного отца. Это плохо и для самого ребенка, и для матери. Отрицательные черты характера развиваются с преобладанием, будто при резонансе. А мой Виталенька будет хороший мальчик, просто чудо. – Она нагнулась над коляской, протянула руки, поправила там что-то.
Мозги мои постепенно возвращались на место. Я уже соображал, что мог бы и оказаться упомянутым ненавистным отцом, потому что весь мой последний разговор с нею имел только одну цель – унизить проклятую ведьму, и о правде там речи и не было. Вот уж меня волновало, когда я ломал ей целку, – залетит она или не залетит!.. Мозги возвращались на место. Мне уже было ясно, что назвала она ребенка в честь господина Марголина – вот ведь какую отметину на ее раненой душе оставило это сучье вымя с врачебным дипломом, умеющее, как и половина страны, ботать по фене, но не умеющее жалеть – ни того, кого сам любил, ни того, кто его любил. А она, видать, и сейчас любит… Мозги вернулись на место. И я понял – ничем она мне не поможет, просто не захочет, потому что я для нее – главная беда, олицетворение жизненной неудачи, острая бритва, обрезавшая счастье ее жизни…
Вместе с мозгами ко мне вернулась решимость.
Если я смог уничтожить в ней ведьму, так неужели не сумею добыть ведьмовское знание? И вообще – неужели я встретился с нею, чтобы тут же отступить?
Я обошел коляску и заглянул внутрь.
Чудо спало, посасывая голубую пустышку, и было похоже на миллионы других грудничков. Даже волосы у чуда, выбивающиеся из-под детского чепчика, были вовсе не рыжие. Если этот пух вообще можно назвать волосами.
Альбина подняла руку и легонько оттолкнула меня:
– Не сглазьте!
Черт! Не сглазьте…
Где же она, эта самая ненависть, которая способна резонировать в ребенке отрицательные черта характера? Да ведь эта полуженщина-полуподросток должна была сказать мне: «Пошел ты на х…, сволочь!» Черт! Неужели и бывшая ведьма, став матерью, делается кладезем добра?
Душу мою придавило чувство вины перед нею, навалилось на плечи, вынуждая признаться и в сексуальном насилии, и в стремлении унизить, и мне пришлось немного потрудиться, чтобы справиться со слабостью.
«В чем дело, парень? – грубо сказал я себе, и эта грубость была как железом по стеклу, но ничто
– Послушайте, Альбина! – сказал я. – Что случилось, то случилось. Былое быльем поросло, и я надеюсь, что вы не держите на меня зла.
Она вновь посмотрела на меня, на этот раз с вызовом, будто хотела сказать, что плевать ей на мою надежду с высокой колокольни. Но – промолчала.
– Я надеюсь, за материнскими заботами вы еще не забыли особенности своего таланта. Не будете против, если я немного пройдусь с вами? Вы ведь погулять вышли, наверное?
– Да. Конечно, погулять. – Она взялась за ручку коляски. – Проходитесь, мне по барабану.
Коляска словно сама по себе покатилась вперед, Альбина будто поспевала следом. Ну а я пристроился рядом с нею.
– Хорошо, что вас не видела мама.
– Да уж, – согласился я.
Если бы мама увидела меня, все бы пошло по-другому. Это была бы встреча с торпедой для авианосца. На дно бы она меня не отправила, но в ремонтный док загнала – заваривать пробоину, проверять дефектоскопом, зачищать, подкрашивать… Заливать царапины биоколлоидом, зашивать порванную куртку, объясняться с Катериной…
– Как ее здоровье?
Каким может быть здоровье у торпеды? И здоровье для кого – для нее самой или для поражаемой цели?
– Достаточно хорошее. Особенно, если вспомнить, что вы с нею тогда сделали.
Я виновато крякнул. Но напомнил себе, что выбора у меня тогда не было. Это как стрельба по невинным на войне: живым остается лишь тот, кто стреляет первым, не разбираясь. Если же начнешь разбираться… Будешь с чистой совестью и с дырой во лбу. Это вам всякий скажет, кто бывал в горячих точках. Я не знаю, сколько среди тех, кого я убил, было невинных. Я знаю одно – жив я только потому, что стрелял первым. И пусть бросят в меня камень те, кто вел бы себя иначе. Легко им рассуждать, сидя перед телевизором!..
– Вообще-то я к вам по делу, Альбина…
– По делу? Разве у нас с вами могут быть дела?
– Ну, тогда считайте – за консультацией… Скажите, может ли ведьма устроить сердечный приступ водителю машины во время движения?
Она вскинула на меня удивленные глаза:
– Неужели вы опять с ведьмами связались!
Я лишь виновато развел руками.
– Ну вам-то никакая ведьма приступа не устроит.
– Я не про себя.
Альбина задумалась. Ребенок в коляске пошевелил головкой в голубом чепчике, почмокал и продолжил свое занятие. Обгоняющие нас женщины оборачивались с улыбкой, встречные, я уверен, оказавшись за спиной, – тоже. Еще бы! Молодые папа и мама прогуливают свое новорожденное чадо…