Дело Аляски Сандерс
Шрифт:
Воскресенье, 3 января 1999 года
– Простите, мистер Джейкоб, – всхлипнула Аляска. – Я лопухнулась.
– Лопухнулась? Да уж, нечего сказать! Не могу поверить, что ты меня поставила в такое положение! Ты меня так разочаровала!
– Мы с Самантой просто хотели посмеяться. А этот чокнутый Рикки слетел с катушек. Я знаю, Саманта пыталась не дать ему вам напакостить, но это же Рикки, он неуправляемый.
– И что мне теперь прикажешь делать? Платить десять тысяч долларов Рикки? Он говорит, что подожжет заправку, если я не заплачу, и он на это способен, я знаю.
– Я вам возмещу! – пообещала Аляска. – Все до последнего цента! Можете вычитать у меня из зарплаты столько времени, сколько понадобится! Ох, мистер Джейкоб,
– Рикки хочет получить свое к следующему воскресенью! Я никак не могу ему заплатить, разве что вычистить наш с Филис общий счет. Она сразу заметит. Надо ей рассказать…
– Пожалуйста, только не это! – взмолилась Аляска. – Она всем расскажет, может, выдаст меня полиции. В этом городе все всё сразу узнают. Я принесу вам деньги. Разберусь, ведь это все из-за меня.
– Где ты возьмешь такую сумму?
– Не беспокойтесь, мистер Джейкоб. Я все улажу. Я перед вами в долгу, вы так добры ко мне, а я – вот как я вас отблагодарила.
– Через несколько дней она принесла деньги, – рассказывал Льюис Джейкоб. – Я немедленно расплатился с Рикки, и история на этом кончилась. Больше мы с ней про это не говорили.
– Значит, вы не знаете, зачем Аляска повесила камеру в раздевалке? – спросил я.
– Нет, не знаю.
– А что было дальше с Самантой?
– В следующее воскресенье она как ни в чем не бывало явилась на работу. Я спросил, что ей здесь нужно, а она воззрилась на меня с невинным видом: “Я уволена?” Я ответил, что да, уволена, она огорчилась и обиделась. “Вы мне очень нравитесь, мистер Льюис”. – “Я тоже ценю тебя, Саманта, но ты все-таки оказалась рэкетиршей”. – “Мне ничего другого не оставалось, вы же видели, как я строила из себя идиотку перед Рикки”. – “Мне жаль, Саманта, но тебе здесь больше оставаться нельзя”. Уволил я ее ненадолго: через несколько дней она явилась снова, с опухшим лицом. Умоляла взять ее обратно, говорила, что я плачу гораздо больше, чем в “Макдональдсе”. “Рикки говорит, что нам нужны бабки и я должна работать”. – “А он сам работает?” – “Нет, он не любитель”. Вмешалась Аляска, стала меня упрекать, что я наказываю Саманту, хотя сглупила она: “Это слишком несправедливо, если вы уволите Саманту, я тоже уволюсь!” Мне совсем не хотелось терять Аляску. Я взял Саманту обратно. Но через несколько недель Саманта вдруг взяла и уволилась одним днем. Бросила учебу и отправилась с Рикки путешествовать на машине. Больше я о ней не слышал.
– Льюис, – спросила Лорен, – почему вы не рассказали обо всем полиции, когда Аляска умерла?
– Я сперва хотел это сделать, но потом испугался, как бы не подумали, что я замешан в ее смерти.
– В свое время вы отзывались об Аляске в самых восторженных словах, – заметил Гэхаловуд. – Даже если оставить в стороне эту историю с камерой, вы ни разу, ни в какой момент не дали понять, что Аляска была еще и изворотливой…
– Изворотливой? Ничего изворотливого в ней не было. Просто девчонка двадцати двух лет, которая сделала глупость и к тому же за нее расплатилась. И потом, мне все-таки было не по себе. Рикки с Самантой на время исчезли, но я опасался, как бы они не возникли снова и не обвинили меня в этой истории с камерой. Мое слово против их слова. Полиция приняла бы меня за извращенца: я был последним, кто видел Аляску живой, а ее труп нашли в километре от моей заправки. Поэтому я поначалу предпочел молчать. Но я бы, наверное, заговорил, если бы через два дня не арестовали Уолтера. Следствие было закрыто, я решил, что лучше держать эту историю при себе.
– Вы были неправы, – с сожалением сказал Гэхаловуд.
Льюису Джейкобу явно хотелось доказать свое чистосердечие, и он сказал:
– Я упомянул все это в завещании. Не хотел уносить секрет с собой в могилу.
Филис Джейкоб, до сих пор слушавшая мужа в растерянном молчании, наконец заговорила:
– Ты написал завещание?
– Да, я отдал его на хранение нотариусу Брауну. Вместе с кассетой.
– С кассетой? – повторил Гэхаловуд. – С какой кассетой?
– В воскресенье, 28 февраля 1999 года, Саманта пришла ко мне домой и сообщила, что увольняется. Было поздно. Я очень удивился, увидев ее. Она сказала: “Я ухожу от вас, мистер Джейкоб. Так надо. Ключ от магазина я оставила Аляске, она вам завтра отдаст”. Саманта объяснила, что уезжает путешествовать вместе с Рикки. Потом протянула мне маленькую цифровую кассету и сказала: “Передайте
Эдди Браун работал нотариусом в Маунт-Плезант с 1955 года. Он был самым старым и единственным юристом в городе. Ему уже было за восемьдесят, но он еще не ушел на пенсию и каждый день приходил в контору. Когда мы заявились к нему в ту субботу, нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы его обаять – вытащить из кресла, оторвать от книжки и лимонада и доставить в его кабинет. “Нельзя было до понедельника подождать?” – ворчал он, когда я усаживал его в свою в машину.
Нотариус Браун был еще бодр, по-моему, наше вторжение в привычный распорядок дел на выходных его даже позабавило. “Не каждый день случается помогать полиции в уголовном расследовании”, – сказал он. Потом повернулся ко мне: “Я читал ваши книжки, молодой человек. Упомяните меня в следующей, ладно? Я был бы очень рад”. В кабинете Эдди Брауна стоял бронированный шкаф. “Все городские секреты тут”, – с удовольствием изрек он. Конверт, оставленный Льюисом Джейкобом, нашелся быстро. В нем лежала цифровая кассета и письмо, датированное 11 апреля 1999 года и подписанное Льюисом; в письме он излагал события так же, как и нам час назад.
– Есть вероятность, что кассета еще в рабочем состоянии? – спросила Лорен.
– Надеюсь, – сказал Гэхаловуд. – Я немедленно еду в Конкорд, отдам ее в техническую группу. Посмотрим.
Этот эпизод означал новый поворот в расследовании. А если угрозы, которые получала Аляска, были связаны не с ограблением родителей, а с камерой, которую она спрятала в раздевалке на заправке?
я все про тебя знаю.
Может, это было делом рук Рикки или Саманты? Может, они выяснили, что это Аляска установила камеру? Может, они, выкачав деньги из Льюиса Джейкоба, решили шантажировать Аляску? Их надо было найти, но сведения у нас были скудные: мы знали полное имя Саманты, но не знали фамилии Рикки.
Мы отвезли нотариуса домой, и Гэхаловуд спросил меня:
– Вы со мной в Конкорд? Я отдам кассету и займусь разысканиями насчет Саманты и Рикки.
– Простите, сержант, мне надо удрать.
– Куда это вы намылились, писатель?
– Меня пригласили, надо ехать.
В тот вечер я в одиночестве покатил по направлению к Мэну и через час прибыл в прелестный городок Бриджтон. Приехал я заранее. Побродил по городу, потом, когда подошло время, отправился в аудиторию муниципального лицея, где должен был состояться концерт. Места были пронумерованы. Я сел. Зал понемногу заполнился, но кресло рядом со мной оставалось свободным. Когда погас свет, кресло все еще пустовало. Спектакль начался, зазвучал первый фрагмент из “Мадам Баттерфляй” – “America forever”. И в этот миг между рядами проскользнула чья-то фигура и уселась рядом со мной.
Это был Гарри Квеберт.
После спектакля мы, не обменявшись ни словом, влились в поток зрителей, покидавших аудиторию. Заметив на парковке лицея фургон, торгующий едой навынос, Гарри сказал: “Ужин за мой счет”.
Глава 25
“Мадам Баттерфляй”
Бриджтон, штат Мэн
Суббота, 17 июля 2010 года
Мы сидели на скамейке у реки и жевали гамбургеры с картошкой фри. Молча – оба чувствовали себя неловко. Я ел, хотя не был голоден. Я не знал, что сказать, непонятно было даже, с чего начать. После нашей последней встречи в декабре 2008 года я изо всех сил надеялся увидеть Гарри снова. Мне и в голову не приходило, что все будет вот так. Наконец я спросил: