Дело Джен, или Эйра немилосердия
Шрифт:
— Глостер начинается с буквы «гэ», придурок!
Ричард упал перед леди Анной на колени, приставив клинок к своему горлу, — зрители дружно принялись подбадривать леди Анну, подсказывая, как лучше резать. Перед репликой племянника Ричарда — юный герцог Йоркский намекает на горб Ричарда: «Принц нас обоих высмеял, милорд: хоть легок я и мал, как обезьянка, вам на плечах не вынести меня!!!» — зрители взвыли:
— Не намекай на горб, парень! — а после того, как он все же произнес эту реплику, скандировали:
— Та-у-эр! Та-у-эр! Та-у-эр!
Пьеса шла в постановке Гаррика [15]
15
Дэвид Гаррик — легендарный английский актер XVIII века.
— Скажи «аминь», Творец!
— Аминь! — возопила толпа и радостно зааплодировала.
Это было славное зрелище. Актеры хорошо потрудились, и, по счастью, во время сражения на Босуортском поле никто серьезно не пострадал. Мы с Лондэном быстро покинули театр и нашли свободный столик в кафе напротив. Лондэн заказал два кофе, и мы уставились друг на друга.
— Хорошо выглядишь, Четверг. Годы милосерднее к тебе, чем ко мне.
— Чушь, — ответила я. — Посмотри на эти морщинки…
— Это мимические. От смеха, — заявил Лондэн.
— Ничего такого смешного не было.
— Ты сюда надолго? — вдруг спросил Лондэн.
— Не знаю, — ответила я и опустила взгляд.
Я пообещала себе, что не буду винить себя за то, что уезжала, но…
— Зависит от многого.
— А именно?
Я посмотрела на него и подняла брови.
— От ТИПА.
Принесли кофе, и я улыбнулась.
— Ладно, а ты как?
— Я-то ничего, — ответил он, затем добавил чуть потише. — Мне тоже было одиноко. Очень одиноко. И моложе я тоже не стал. А как ты жила?
Я хотела сказать ему, что тоже была одинока, но некоторые вещи не так-то просто произнести вслух. Я хотела сказать, что до сих пор меня ранит то, что он сделал. Простить и забыть — прекрасная идея, но никто не собирался прощать и забывать моего брата. Имя погибшего Антона было облито грязью — и все из-за Лондэна.
— Ничего. — Я подумала. — Вообще-то это неправда.
— Я слушаю.
— У меня сейчас тяжелое время. Я потеряла в Лондоне двух коллег. Я гоняюсь за чокнутым, которого большинство народу считает мертвым. Майкрофт и Полли похищены, мне в спину дышит «Голиаф», и начальство собирается отнять у меня бэдж. Как видишь, все просто замечательно.
— По сравнению с Крымом — мелочи, Четверг. Ты сильнее всего этого дерьма.
Лондэн размешал в кофе три кусочка сахара. Наши глаза встретились.
— Ты надеешься, что мы сможем снова быть вместе?
Он был ошарашен прямотой моего вопроса. Пожал плечами:
— Я не думаю, чтобы мы по-настоящему
Я абсолютно точно знала, о чем он говорит. Духовно мы были всегда вместе.
— Я не могу больше извиняться, Четверг. Ты потеряла брата, я — хороших друзей, весь мой взвод и ногу. Я знаю, что значил для тебя Антон, но я видел, что он указал полковнику Фробишеру не ту долину как раз перед тем, как двинулась бронеколонна! Это был безумный день, сплошное безумие, но это случилось, и я был обязан рассказать все, что видел!
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Перед отправкой в Крым я думала, что хуже смерти ничего не бывает. Вскоре я поняла, что так считают только сопляки. Антон погиб, я могу с этим смириться. Люди на войне неизбежно гибнут. Да, это был чудовищный разгром. Такое тоже время от времени случается. В Крыму такое не раз бывало и раньше.
— Четверг! — взмолился Лондэн. — То, что я сказал, это же правда!
Я озлилась:
— Кто знает, что есть правда? Правда — то, что нам кажется удобнее всего. Пыль, жара, шум! Что бы ни случилось в тот день, сейчас правда — то, что люди читают в книгах о войне. То, что ты рассказал военной следственной комиссии! Может, Антон и ошибся, но не только он один ошибся в тот день!
— Я видел, как он показал не на ту долину, Четверг.
— Он никогда не сделал бы такой ошибки!
Такого гнева я не испытывала десять лет. Военачальники умудрились уйти от ответственности, а мой брат останется в истории и народной памяти как человек, который погубил Третью Уэссекскую легкую танковую бригаду. Командир и Антон — оба погибли в сражении. И рассказать о случившемся мог один только Лондэн.
Я встала.
— Опять убегаешь, Четверг? — сардонически произнес Лондэн. — И так будет всегда? Я надеялся, что ты стала мягче, что мы когда-нибудь сможем выпутаться из этого, что в нас еще осталось достаточно любви…
Мой взгляд должен был обжечь его — столько ярости вспыхнуло во мне.
— А верность, Лондэн? Он же был твоим лучшим другом!
— Я все равно сказал то, что сказал, — вздохнул Лондэн. — Однажды тебе придется смириться с тем фактом, что Антон прокололся. Такое бывает, Четверг. Такое бывает.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
— Сможем ли мы когда-нибудь справиться с этим, Четверг? Мне обязательно надо знать, и как можно скорее!
— Скорее? С чего такая срочность? Нет, — ответила я. — Нет, нет, никогда! Извини, что потратила впустую твое чертово драгоценное время!
Я выскочила из кафе вся в слезах, злая на себя, на Лондэна, на Антона. Я думала об Орешеке и Тэмворте. Нам всем надо было дождаться подкрепления; мы с Тэмвортом лопухнулись, когда полезли в это дело, а Орешек — когда отвлек на себя врага, куда более сильного и физически, и ментально, чем он сам. Все мы поддались возбуждению погони — импульсивный порыв, которому поддался бы и Антон. Однажды в Крыму я и себя возненавидела за эту импульсивность.
Я вернулась в «Finis» около часу ночи. Уикенд имени Джона Мильтона закончился дискотекой. В лифте грохот музыки слышался глухо, и под этот глухой ритм я поехала наверх, привалившись к зеркалу и ища утешение в прохладе стекла. Не надо было мне возвращаться в Суиндон, поняла я со всей очевидностью. Надо утром поговорить с Виктором и как можно скорее перевестись отсюда.