Дело Корнилова

Керенский Александр Федорович

В раскаленной атмосфере революции, как в знойной пустыне, многие видели перед собой миражи, в стремлении к которым они погубили, к сожалению, не только себя. Увлечение миражом Гл. Ком. Союза офицеров было опасно потому, что Комитет говорил от имени всего офицерства, именовал себя «представителем офицерского корпуса» – свою политическую веру выдавал за религию всех офицеров, ставил свой штемпель на весь командный состав.

Это была слишком опасная игра! Игра с огнем у порохового погреба. А если принять во внимание, что Гл. Ком. Союза пребывал в Ставке, прибегал в своей работе к содействию официальных лиц и Штабов, при Штабах фронтов и армий, назначал своих доверенных (представителей), вел черные списки политически разномыслящих с ним офицеров, рассылал собственные следственные комиссии, обращался с одобрениями и порицавшими и т. д.; если, говорю я, принять все это во внимание, то станет понятно, почему выступлениям Гл. Ком. Союза оф-ров, с одной стороны, стали придавать характер «высоко официозный», а с другой – ответственность за действия, даже не всего Союза, а только его Гл. К-та возлагали на все офицерство в целом и на каждого офицера в отдельности.

Привожу яркий пример той спутанности отношений между военной властью и Гл. К-том, которая наблюдалась прошлым летом и потребовала вмешательства В. Министерства. «Распоряжение Ваше, – телеграфировал Савинков Корнилову, – об обязательном доставлении (Штабами) Гл-му Ком-ту С. Оф-ов при Ставке списков офицеров-большевиков может вызвать нежелательные недоразумения, т. к. этим распоряжением устанавливается некоторый контроль Гл. Ком-та над партийными учреждениями и деятельностью офицеров, каковой контроль совершенно не входит в компетенцию Гл. Ком., а может относиться только к компетенции Комиссаров и подлежащей судебной власти. В виду изложенного я полагал бы желательным отменить это Ваше распоряжение». Штабами также рассылались некоторые боевые резолюции Ком-та, что на местах понималось как официальное одобрение курса Гл. Ком-та и усиливало напряжение в отношениях между командным составом и армейской массой и т. д.

Я считал такое положение совершенно ненормальным, недопустимым, чреватым весьма серьезными последствиями. Для примера укажу на ту тревогу, которую вызывала деятельность Союза в морской офицерской среде, больно ощущавшей на себе малейшие колебания политической температуры масс. «В виду могущих быть волнений в обоих флотах против

офицеров в связи с выступлениями Союза офицеров, прошу довести до сведения флотов, – телеграфировал мне Начальник Морского Штаба Верховного Главнокомандующего в начале августа, – что, по имеющимся у меня сведениям, офицеры Балт. Флота не имели никогда представителей в Гл. Ком. С. Оф. при Ставке, а Черноморские отозвали своего представителя».

Считая, однако, самую идею Союза здоровой и полезной, я и мои ближайшие сотрудники, в особенности ген. Барановский хотели выяснением общей обстановки, обменом мнений, разъяснением возможных последствий и т. д. удержать Гл. Ком. от увлечений, психологически понятных, но опасных для офицерства в целом и, что еще важнее, гибельных для всей армии. Я, помню, давал даже поручение вызвать лично ко мне Тов. Предс. Гл. Ком. полк. Пронина для переговоров, к сожалению, почему-то не состоявшихся.

К концу июля стали поступать указания на прикосновенность влиятельной части Гл. Ком. (и вообще Ставочного офицерства) к конспиративной организации. И вопрос о дальнейшей судьбе Гл. Ком. стал еще острее. Нужно было найти какой-нибудь выход, пока еще не было поздно. К сожалению, руководители Гл. Ком., и среди них в особенности бывший член IV-й Гос. Думы полк. Новосильцев (к.-д.), продолжали все настойчивее вести опасную игру и после Московского Совещания, я решил выселить Гл. Ком. из Ставки… Переживаемые ныне кошмарные события в полной мере подтвердили, как жестоко расплатилось офицерство за деятельность отдельных ничтожных групп фантастов и зарвавшихся игроков! А между тем как я говорил, в приказе своем от 22 августа «цвет армии – ее офицерство в братском единении с солдатами переживало великую бескровную революцию, закрепляя работу тех, кто сбросил позорные цепи рабства. Офицерство доказало, что оно плоть от плоти народа. Прошли первые дни ликования – тяжелый долг заставлял каждаго не покидать своего поста, не бросать оружия, чтобы враг не отнял свободы… Офицерство оставалось на посту, лучшая его часть, не взирая ни на какие наветы, с верой в разум народный, проявила высочайший порыв героизма, выводивший в некоторых частях из строя почти весь офицерский состав. Офицерство кровью своей на поле брани доказало верность родине и революции… История воздаст должное этим героям-борцам».]

Конец ознакомительного фрагмента.