Дело, которому служишь
Шрифт:
– Раскапотили?
– спросил Полбин, приблизившись.
Двое мотористов и Файзуллин, стоявшие внизу, выпрямились и опустили руки с зажатыми в кулаках ключами и плоскогубцами, а Пашкин ответил веселым тенорком:
– Какое раскапотили, товарищ командир! Уже проводку размонтировали, сейчас снимать будем.
– Когда же вы успели?
– удивился Полбин.
– А они нам ужин сюда принесли, - сказал Файзуллин, очень мягко произнеся "ж". Он указал на мотористов, которые хлопотали около подъемного крана.
– Здорово!
– Полбину стало ясно, что завтра он сможет доложить Бурмистрову о готовности "четверки", но на всякий случай он спросил: - А монтировку нового за сутки закончите?
– Зачем шутите, товарищ капитан?
– вопросом ответил Файзуллин, а Пашкин сверху добавил:
– Завтра в обед будет, как часы. Ну-ка, начали!
Стрела крана медленно повернулась, пошла и остановилась над мотором. Файзуллин быстро взобрался по стремянке, чтобы помочь Пашкину закрепить крюк.
– Так. Аккуратно!
– скомандовал Пашкин, и один из мотористов начал осторожно крутить ручку. Цепь с крюком натягивалась все туже. Раздался тихий скрип. Двигатель стал отделяться от рамы. Когда он был поднят на воздух, самолет легонько вздрогнул всем корпусом.
Полбин понял, что здесь будут работать до утра, и уже приготовился уходить, но расслышал в темноте чьи-то легкие шаги. Всмотревшись, он узнал комиссара полка Ююкина.
– А это что за полуночники?
– звучным, молодым голосом спросил Ююкин, подойдя ближе.
– Здравствуйте, товарищи!
Все дружно ответили ему.
Он сделал еще три шага, оглянулся.
– Это вы, Полбин? Ну, раз командир здесь, никаких вопросов не задаю. Вижу - сняли старый мотор, новый подготавливается... А это что у вас капает?
Он подошел к самолету и зажал пальцем одну из трубок, отсоединенных от снятого мотора. Понюхав палец, сказал:
– Не вода и не масло. Да и трубка желтая, значит - бензин.
Он улыбнулся, но Пашкин раздраженно повернулся к Файзуллину:
– Что ж ты, друг, не заглушил как следует?
– Я сделал. Заглушка, видно, слабая попалась, - с виноватым видом ответил Файзуллин.
– Глупистика, - проворчал Пашкин, быстро меняя заглушку.
– Смотреть надо.
Полбин улыбнулся в темноте. Он знал, как его техник не любил, чтобы ему указывали на оплошности. Словечко "аккуратно" он чаще употреблял в значении "осторожно", но сам был в высшей степени аккуратным в работе. Сейчас он, конечно, сгорал от стыда: шутка ли, батальонный комиссар замечание сделал!
Ююкин достал из кармана галифе носовой платок, но моторист быстро подал ему кусок пакли. Комиссар стал вытирать руки и, ни к кому в отдельности не обращаясь, проговорил:
– Капля - потеря небольшая. Но если в минуту, скажем, шестьдесят капель, то в час это составит, - он сделал короткую паузу, - ну да, три тысячи шестьсот. А за сутки, пожалуй, литр наберется. Самолетов у нас много, страна большая. Много горючего нужно, товарищи...
Полбин согнал с лица улыбку.
Ююкин бросил паклю в стоявшую около стремянки металлическую коробку.
– Ну что же, не буду мешать, товарищи. Работайте. Вы остаетесь, капитан?
– Нет, иду, - сказал Прлбин.
– Тогда вместе.
Некоторое время шли молча. Полбин ждал, что комиссар заговорит об экономии горючего, и чувствовал себя неловко. Ему не хотелось услышать замечание от Ююкина, которого он глубоко уважал. Да в полку, пожалуй, не было никого, кто относился к комиссару иначе, включая самого Бурмистрова, человека несколько мрачного, крутого нрава. Светловолосый, с открытым приветливым лицом, Ююкин был очень молод годами. Но в свои двадцать восемь лет он успел окончить школу летчиков и военно-политическую академию. Он читал в ДКА отличные лекции по политэкономии и истории партии. К нему валом валили, когда он проводил консультации по истории партии. К нему, комиссару части, приходили с жалобами житейскими, и он никогда не отпускал человека, не дав ему дельного, умного совета. Был он очень вежлив; всем, даже безусым мотористам, говорил "вы". И при всем том он отлично летал на СБ, метко бомбил на полигоне, заходил на посадку с завидной точностью... Можно ли не уважать такого?
Задумчиво глядя на мелькающие впереди огоньки, Ююкин сказал:
– Я обошел все эскадрильи. И знаете, товарищ капитан, мне кажется, что у нас здесь ни одного инвалида не останется. Все машины завтра, наверное, войдут в строй.
– Безлошадником никто не хочет оставаться, - ответил Полбин.
– Да, но заметьте, это в условиях, когда личный состав работает, так сказать, в обычном темпе. Ведь большинство еще не знает, какая почетная задача возлагается на нас...
– А вы знаете? Точно?
– не утерпел Полбин.
– Ого! Вопрос в упор, - мягко, но уклончиво ответил Ююкин.
– Завтра все мы узнаем...
Он стал говорить об усложняющейся международной обстановке, о том, что Германия стягивает войска к границам Польши и что опять, наверное, скоро начнется борьба за Данцигский коридор. Атмосфера в Европе накаляется, но нет сомнения, что если агрессоры попытаются втянуть нас в войну, то будет так, как сказал недавно, на восемнадцатом съезде, товарищ Сталин: мы ответим двойным ударом на удар поджигателей...
У проходной будки, около доски со стартовкой, он остановился. На доске еще висел листок, призывавший равняться по летчикам Полбина.
– Правильный призыв, - сказал Ююкин.
– Славные у вас люди в эскадрилье. Завтра на этом месте будет висеть уже другая газета, с другим призывом.
Им можно было итти вместе до самого дома, они жили в одном корпусе. Но на аллейке, которая вела от проходной к жилым домам, Ююкин протянул Полбину руку:
– Я в штаб, мы с командиром еще поработаем. А вы идите, вас жена ждет. Как поживают ваши малыши - Виктор и... как маленькую зовут?