Дело небрежной нимфы
Шрифт:
Мейсон понимающе кивнул.
– Так что, – продолжал Кадиц, – немного ниже тут есть небольшой заливчик в форме полумесяца, с песчаным дном и очень подходящими очертаниями для задержки плавника. Не знаю, почему именно здесь он скапливается, разве что благодаря течению, ветру и направлению приливов… Это способствует тому, что маленькая бухточка всегда забита плавником. И если что-нибудь плавает вблизи того места, оно непременно прибьется к этой бухточке.
Когда на море штормит, на бухточку накатываются громадные волны, и вода поднимается высоко, но в штиль вы можете скользить там даже на скифе, если умеете с ним управляться.
Ну вот, я делал ловушки для крабов, и почти неделю стояла хорошая, тихая погода. Я поставил лодку на якорь у берега залива, а сам плавал взад-вперед вдоль берега на скифе, прочесывая пляжи, и подбирал разную мелочь, отвозя все на лодку.
– Бухточка большая? – спросил Мейсон.
– Просто крошечное местечко, приютилась возле покатого берега. Она почти никому не известна. Ну вот, я шел на своем скифе вдоль линии отлива и очень внимательно смотрел, потому что только что перед тем вычистил пляж. И тут я заметил ту бутылку. Я взял ее, хорошенько рассмотрел и увидел, что она закупорена, а внутри лежит какая-то бумага, вроде как письмо, и сквозь стекло видно, что это почтовая бумага со штампом «Сейер-Белл».
Ну, тогда я отправился к яхтсменам, туда, где они стояли на якоре. Они, бывало, потешались надо мной. А некоторые меня жалели. Бедняги, если бы они только знали, как я их жалею. Трудятся без передышки, чтобы угнаться за экономикой рыбного промысла или за конкурентами по бизнесу, повесили себе на шею этот жернов, а он крутится все быстрей и быстрей.
Ну, во всяком случае, я знаю многих яхтсменов. Я им продаю разные разности: наживку, крабов, иной раз какой-нибудь интересный экземпляр плавника, раковины и всякие такие штуки. Думаю, что я знаю столько яхтсменов, сколько их есть на побережье, а они все знают и любят меня.
Ну вот, я уже тогда хорошо прочистил пляж, поэтому сел на свою яхту и поплыл в Сан-Диего, нашел телефонную будку и позвонил Джорджу Олдеру. Рассказал ему, что нашел бутылку с каким-то письмом и что она, по-видимому, была выброшена за борт с его яхты. Сперва он не очень заинтересовался моим рассказом, но затем его стало разбирать любопытство, и он предложил мне принести ему эту бутылку, а он мне заплатит за беспокойство и потраченное время… Ну вот… так я и сделал.
– И что произошло дальше? – спросил Мейсон.
– Он при мне вынул из бутылки письмо, прочитал его, а потом дал мне пятьдесят долларов, спросил, прочитал ли я это письмо, а я ему сказал, что не мое дело читать чужие письма, и тогда он дал мне еще сто долларов.
Кадиц отвернулся и опять посмотрел на океан.
Мейсон подождал несколько секунд, но Кадиц не поворачивался, словно забыл о нем. Молчание становилось тягостным.
– Как лежала в воде бутылка? – спросил Мейсон, обращаясь к затылку Кадица.
– Вроде как наискосок, половина в песке, половина наружу, и наружная часть загрубела от песка, который на нее наносило ветром. Ну, вы ведь знаете, когда стекло постоянно покрывается песком, а потом ветер его сдувает, оно становится вроде как матовое.
– Значит, Олдер дал вам пятьдесят долларов?
– Совершенно верно.
– А потом, через некоторое время, еще сто?
– Ага… еще сотню.
– Олдер умер, – сказал Мейсон. – Вы
– Что вы имеете в виду?
– Я вот что имею в виду, Пит, – сказал Мейсон. – Если вы действительно нашли эту бутылку так, как вы рассказали, то вы положили ее в свою лодку, а затем, когда в следующий раз очутились возле яхт и увидели «Сейер-Белл», стоявшую на якоре, вы сели в ваш скиф, подгребли к ней и решили повидаться с Олдером, а в разговоре с ним упомянули мимоходом о найденной бутылке. Человек, который сбросил с себя оковы цивилизации, как это сделали вы, не станет затруднять себя телефонным звонком и сообщать, что он нашел бутылку, а…
Кадиц круто повернулся к Мейсону.
– Вы что же, считаете, что я лгу? – вызывающе спросил он.
Мейсон смерил его взглядом, отмахнулся от его воинственной напористости и с обезоруживающей улыбкой, добродушно сказал:
– Пит, вы не только лжете, но и делаете это ужасно плохо. Вы не умеете лгать!
Кадиц шагнул было к адвокату, потом вдруг гнев его мгновенно улетучился, воинственность как рукой сняло, и улыбка медленно расползлась по его лицу.
– О’кей, – сказал он, – говорите, я слушаю.
– Я догадываюсь, – сказал Мейсон, – что вы, Пит, прочли это письмо, узнали, что в нем написано, а после того, как прочли, поняли, что Олдер заинтересуется им, поэтому и отнесли письмо ему. А Олдер, когда узнал, что вы прочли его, дал вам пятьдесят, а потом еще сто долларов и взял с вас обещание, что вы забудете про письмо в бутылке.
– Поговорите-поговорите, сэр, а я послушаю, – сказал Кадиц.
– А что бы вы сделали, если бы вам пришлось давать в суде свидетельские показания? – неожиданно спросил Мейсон.
– Ну и хитрый же вы адвокат! – с минуту подумав, ответил Кадиц. – Сейчас я вам ничего не скажу. Если я и договорился о чем-нибудь с Джорджем Олдером, то постараюсь оправдать его ожидания, но про показания в суде речь не шла. Если мне придется встать на место свидетеля, я – о дьявольщина! – я скажу правду.
Мейсон вынул из кармана сложенную вчетверо бумагу.
– Кадиц! – сказал он. – Это повестка, которой я вызываю вас в суд завтра к десяти часам утра для дачи свидетельских показаний по делу «Народ Калифорнии против Дороти Феннер». Мы не сможем воспользоваться вашими показаниями завтра утром, однако вы все равно должны явиться в суд согласно требованию этой повестки. Вы свидетель защиты, и вам не нужно рассказывать кому бы то ни было про наш сегодняшний разговор или про то, что вы намерены показать как свидетель. Я не могу сейчас дать вам денег больше, чем дозволено по закону, чтобы не получилось, будто я собираюсь вас подкупить. Но я дам вам деньги на поезд, на котором вы сможете добраться до суда, а кроме того, вам заплатят и за потраченное время.
Кадиц взял повестку, сложил ее, сунул в карман брюк.
– Вот какая чертовщина получается, когда свяжешься с цивилизацией! Недаром я думал, что уж очень легко заработал эти сто пятьдесят долларов!
– Вы приедете? – спросил Мейсон.
– Приеду, – ответил Кадиц. – Противно мне все это до черта, но приеду.
Глава 17
В переполненном зале суда царило возбуждение.
Клод Глостер, трезво оценивая драматизм создавшейся ситуации, поднялся, едва члены жюри заняли свои места, и сказал: