Дело о государственном перевороте
Шрифт:
– Кое—кто считает иначе.
– Не подскажите, кто?
Кунцевич в голове прикидывал, какими сведениями он может поделиться со следователем. Потом решил, что скрывать нечего. Не побежит же Тимофей Александрович разыскивать этого Ульянова, чтобы предупредить об аресте.
– В начале апреля из Цюриха через Германию вышел поезд с несколькими вагонам. В которых ехали в Россию три десятка революционеров…
– Среди них был Ульянов?
– Да, – кивнул головою Кунцевич, – их сопровождал офицер Германского Генерального
– Сведения достоверны?
– Я бы сказал, что они не вызывают сомнения.
– Продолжайте.
– Вот с апреля большевики взяли курс на вооружённый захват власти.
– Их слишком мало, да и вес в Совете невелик.
– Вот поэтому…
– Постойте, – перебил следователь помощника начальника уголовного розыска, – но произведя захват власти, надо на кого—то опереться, а большевикам не на кого. Пусть даже они утроили свои ряды с февраля, но это ничтожно маленькое количество членов партии?
– Тимофей Александрович, я пришёл к вам для того, чтобы вы помогли разобраться, кто такие большевики и кто такой Ленин.
– Хорошо, расскажу всё, что знаю, но предупреждаю, что знаю совсем немного и сможет ли мой рассказ вам помочь.
Алексеев натянул на плечи чёрное пальто, нахлобучил на голову фуражку без кокарды и озадаченно смотрел на Ивана.
– Если мы найдём Рахью, или как там его, то непременно выйдем на Ленина. Зачем тогда дробить нас и заниматься ненужными вещами?
– Николай Яковлевич, тебе никогда не быть начальником уголовного розыска, нет у тебя полёта мысли и не видишь всю картину в целом. Тебе поручена только малая часть расследования.
– Всё равно не понимаю.
– Тебе не зачем, – зло огрызнулся Бубнов, – делай порученную работу, а за тебя начальник будет думать.
– Ну, ну, – Алексеева было не узнать, в кабинете Кирпичникова сидел грамотный сотрудник, выполняющий порученное задание до конца, никогда не останавливался на пол пути, а здесь не узнать. Едкий желчный, словно старик на склоне лет, который остался в одиночестве и теперь винит всех подряд в бедах, упавших на плечи.
– Лучше подумай, Николай Яковлевич, с чего нам начинать. В адресный стол бы, – мечтательно произнёс Бубнов, но, увы, нет более обязательной регистрации приезжих, да и какой революционер побежит добровольно показывать. Вот, мол, я. Хотите, берите. Хотите, следите, а я буду ходить по улицам, не таясь.
– В донесениях сказано, что ранее Рахья останавливался у второго чухонца, – Алексеев на мгновение задумался, – Ялавы, может быть, ты к нему, а я на квартиру Суханова.
– Это какого Суханова, что—то не припомню?
– Что значит какого? Того, где проходило заседание Центрального Комитета и на котором принято решение о вооружённом перевороте.
– Всё равно не помню фамилии, там же вроде еврейская была?
– Всегда ты, Ваня, всё перепутаешь. Ты хоть адрес Ялавы помнишь?
– Лоцманский переулок,
– А квартира?
– Вроде, – Бубнов прикусил губу.
– Двадцать девять, мыслитель.
– Где встречаемся?
– В сыскном, тфу, – Алексеев сплюнул, – в уголовном.
Кирпичников, хотя и занимался всю жизнь преступными элементами, но иногда передавал полученные от уголовников сведения жандармскому управлению, всё—таки служили на благо Отечества. Ведь зачастую революционеры привлекали к делам профессионалов в своём деле: медвежатников для вскрытия сейфов, продавцов оружия, чтобы не привлекая внимания обеспечить себя необходимым количеством пистолетов, гранат, винтовок и, естественно, патронов. Сейчас же Аркадий Аркадьевич ехал на квартиру к подполковнику Мишину, отставленному от службы в жандармском корпусе после февральских событий. Пошли новые власти на поводу у разгорячённого и опьянённого кажущейся свободой народа, вот ныне и получили то, что происходит в стране.
Подполковник Мишин двадцать семь лет отдал служению царю и Отечеству по жандармскому ведомству. Под его непосредственным руководством было сорвано убийство трёх губернаторов, предотвращены четыре покушения на министров внутренних дел, а ныне и не припомнить всего, что произошло.
Викентий Алексеевич встретил начальника уголовного розыска в подпитии и домашнем слегка засаленном халате. После отставки денег осталось немного, вот прислуга и разбежалась по другим домам. Жена Мишина покинула бренный мир до Мировой войны, детишками Бог не обрадовал в былые молодые годы, вот бывший жандармский офицер и коротал отпущенные судьбой дни в одиночестве, продавая периодически украшения, оставшиеся от жены.
– Какими судьбами, нет, нет. Каким революционным ветром вас, любезный Аркадий Аркадьевич, занесло в мою обитель? – Насмешливым с долей пьяного состояния тоном произнёс Тимофей Александровиче, не дав ответить, добавил вполне серьёзным голосом. – Вы уж, батенька, простите за мой вид и некоторое отсутствие порядка в моём скромном жилище. Надоело всё до чёртиков.
– Это вы простите за внезапное вторжение, – начал Кирпичников, но был оборван почти на полуслове.
– Всё служите, ловите жуликов и воров, хотя, простите ради Бога, какие нынче преступники? Преступники с адвокатом заседают и мечтают его в Наполеоны записать. Рюмку коньяку не желаете?
– Не откажусь.
Подполковник достал рюмку и налил почти до краёв, поднял, но немного пролил, протянул гостю.
– Благодарю.
Тимофей Александрович сел на стул и жестом предложил присесть Кирпичникову, последний кивнул и опустился в кресло. Пригубил из рюмки коньяк.
– Всё—таки чем обязан случаю повидать старых боевых, – усмехнулся, – соратников по защите Отечества?
– Мы с вами знакомы, – Аркадий Аркадьевич прикинул, – двенадцать лет?
– Совершенно, верно, двенадцать.