Дело о кониуме
Шрифт:
— А коллеги? — угрюмо спросил Быченко.
— Они все звонили, даже Френкель, который сам в аварию попал. Навещали два раза, но я хотела признаться, а они говорили, чтоб не подводила их, институт, науку.
— Постойте, — Ершов постучал пальцами о колено, — а тело-то где?
— Я точно не знаю, но… — Неожиданно Башкирова икнула и задержала дыхание. — Они хотели его спрятать в ванной для трупов, а потом по частям отп… — Башкирова икнула вторично. — Препарировать.
Быченко хлопнул себя по лбу:
— У них же две темы идут на трупах.
— И теперь ничего не найдешь? —
— Может, и найдешь, но искать будет трудно. А еще у них виварий есть, как бы мясо зверям не скормили. Хотя кости останутся. Впрочем, три химические лаборатории… Не знаю, не знаю.
Неожиданно Башкирова затряслась и запричитала:
— Только не бросайте меня одну, пожалуйста.
— Мы сейчас одного человека пригласим, вы все ему перескажете.
Переднее прибыл в начале третьего. Он долго слушал показания Башкировой, часто переспрашивал, записывал. Ночью Переднее почему-то совсем не сморкался, и Ершов с Быченко спокойно полудремали в креслах. Когда Переднее окончил беседу, он растолкал Шерлоков Холмсов:
— Что будем делать дальше?
— Обыск, — зевнул Ершов. — Срочный обыск.
— Это понятно. — Переднее вытащил из кармана платок, повертел его и положил обратно. — Я о Татьяне Семеновне, арестовывать ее ни к чему, но сама-то она бед не наделает?
Башкирова после двух «пресс-конференций» находилась в полубессознательном состоянии.
— Завтра решим, — предложил Ершов. — А пока Иерихон Антонович с ней побудет, последит.
— У-у-у… — зевнул Иерихон. — Как славу добывать, так авантюрист Ершов, а как дежурить ночью, так старый профессор Быченко…
Он снова протяжно зевнул.
— Ладно, гуляйте.
Ершов подремывал в милицейском автомобиле — обыскивали институт профессионалы. Когда Переднее разбудил Сергея, тело у Ершова ныло, голова болела. Найдя немного не совсем загаженного снега, Сергей потер лоб и щеки:
— Ну, что?
— Ноль, — ответил Переднее. — Идем, материалов на экспертизу воз набрали, но так ноль, похоже, и будет. Не волнуется никто. На том совете человек пятнадцать присутствовали, и все спокойны. Мы их у себя еще потрясем, запоет половина, но здесь тела нет, уверен.
— Так, — покачал головой Ершов и вдруг вспомнил о том, что Башкировой звонил «даже Френкель, который сам попал в аварию».
— Переднее, срочно узнай, когда попал в аварию профессор Френкель, а мне дай пахитосочку, вообще-то я не курю, а вот сейчас хочется.
— Рация у меня дерьмо, — вздохнул инспектор, — из института позвоню.
Табачный дым вышиб из Ершова остатки сна. Сигарета еще дымилась, когда из дверей выскочил Переднее и пулей влетел в машину:
— Едем.
Уже в дороге Ершов спросил:
— Так что?
— В ту же ночь он в столб врезался.
Френкель — невысокий, щуплый полуседой мужчина с испуганными маленькими карими глазами — был просто ошарашен ворвавшимся в его квартиру вихрем.
— Милиция, — лишь буркнул Переднев.
Он сунул под нос Френкелю удостоверение и, не снимая шапки, ворвался в комнату. Ершов робко проследовал за ним.
— Вы Френкель? — прорычал инспектор.
— Я.
— Собирайтесь!
— Куда?
— В
— Но за что?
— Хватит ваньку валять, сами знаете.
— Но как же так? Ведь есть…
— Есть честные граждане, — перебил Переднев, — а есть разоблаченные преступники.
— Но демократия, презумпция…
— В допре с соседями по нарам поговоришь о них.
Френкель затрясся:
— Но ведь это не я, это не я, я не убивал, это они.
— Да? — изумился Переднев. — А они на вас кивают, и машина вот ваша…
— Все не так, я все расскажу, сначала это Башкирова, а потом Аратюнов.
— Плохо верится, они говорят, что вы.
— Врут! Когда Башкирова прибила Муханова, это-то точно она, все испугались… Ведь такой удар по реноме института. Это глупо, но мы решили тогда все скрыть, а тело спрятать в чане с другими трупами. Раздели его, отнесли туда, положили на пол, но, понимаете, трупы лежат в ванной просто под номерками, никто не заметит лишний номерок. Однако все они должны быть вскрыты, целое тело бросилось бы в глаза. Мы оставили Муханова и пошли решать, кому вскрывать. Обычно этим санитары занимаются, и инструменты у них. Пока обсудили все, возвращаемся, а тела нет. Все бросились искать, мы с Аратюновым подбежали к запасным дверям, они распахнуты, на снегу кровь.
— Просто Гришка Распутин, — хмыкнул Переднее.
— Или Андрей Боголюбский, — качнул головой Ершов.
— А у подъезда моя машина стояла. Мои окна как раз наверху, — обреченно продолжал Френкель. — Аратюнов спросил меня: «Ключи с собой?» Я достал, а руки трясутся. За руль он сел, я рядом. Выехали из ворот, повернули вдоль ограды: Муханов голый лежит. Я хотел крикнуть, остановить, но машина у Арутюнова юзом пошла, и сбили мы Муханова. Вышли. Подошли. Видим, совсем умер. Ну раз уж так, решили, судьба, в институт возвращаться не станем. Засунули тело в багажник, на улице никого, отвезли на пятнадцатый километр бетонки, на съезд, знаете, там огромный овраг, сбросили туда, снегом присыпали. А уж потом я машину разбил, чтобы следы от наезда скрыть. Но не я убивал, я не выдал их, виноват, но не убивал, это они, Башкирова и Аратюнов.
— Разберемся, но поехать со мной придется. Может, в тюрьму и не посадим, но следователю показания надо дать.
Тогда-то и вмешался Ершов:
— Товарищ капитан, два вопроса позволите?
— Дозволяю.
— Что конкретно говорил Муханов в тот вечер в институте?
— Глупости, но обидные: ученые липовые, воры все, производство какое-то тайное, — глупости, одним словом, но подробно я сейчас не вспомню.
— А как его Башкирова убивала, помните?
— Ну, — пожал плечами Френкель, — она кинулась к нему, а там столик стоит, слайды с него показывают, на нем кнопка есть свет выключать, их три всего, еще есть в президиуме и у дверей. Видимо, когда Башкирова схватила покойного, он развернулся, за выключатель задел. Свет погас… Крик, все вскочили, а когда лампы загорелись, видим, Муханов лежит, Башкирова над ним. Профессор Алешкин глянул, говорит — мертв. Мы поверили. Алешкин когда-то два года настоящим врачом работал.