Дело о мастере добрых дел

Федорова Любовь Борисовна

Стена, под которой каталась кошачья драка, была за углом фасада, за решетчатой оградой, отделяющей мощеную городскую площадь и спуск к ближним кварталам от дворцовой территории. Сразу под окнами кустов действительно не росло, но когда-то вдоль ограды были высажены огромные парковые и плетистые розы, а пустое пространство засеял вечноцветущий безвременник, гигантские лопухи и конский хвост, и набраться колючек, репьев, заноз и грязи тут можно было с полшага. Или недоломанные ноги поломать, потому что из окон во время переделки дворца под госпиталь выбрасывали всякий мусор, а теперь это еще было посыпано

битым стеклом. И, если бы Илана всерьез спросили, где госпиталь требует первоочередного наведения порядка, он назвал бы не крышу и не детское отделение, а сказал бы: снаружи, вдоль городской стены.

Пока все бегали вокруг, Обморок поймал дерущихся и даже в некотором смысле рознял: брыкающуюся Мышь держал за шкирку в одной руке, вторую мышеподобную фигурку, отчаянно машущую в воздухе лапками, в другой. Они, правда, обращали на него мало внимания и пытались заново сцепиться, но вовремя подоспела помощь. Илан, зная характер Мыши, первым делом бросился сквозь безвременник и лопухи смотреть, цел ли ее противник. Ну... условно цел. Покусан, поцарапан и побит, но руки-ноги работают. "Пусти! Пусти немедленно!" - шипела Мышь, извернулась и вдруг, воспользовавшись тем, что ее на мгновение поставили на землю, ухватила Обморока за державшую ее руку и вывернула ее так, что у того захрустело в локте. Обморок охнул, присел, освободил Мышь, но противника Мыши не выпустил. Илан схватил и стал оттаскивать свою озверевшую помощницу.

– А чего!
– кричала Мышь.
– Чего он ей помогает! Чего вы все ей помогаете! Нечестно!..

Обморок прижал виновника переполоха к себе, заслонил от Мыши, говорил по-хофрски: "Это я, я, успокойся!.." В свете поднесенного из дезинфекции фонаря, блеснули растрепанные медные, полные репьев и сухой травы волосы и рваная парчовая одежда с золотым пояском. Девчонка, ровесница Мыши. Глаза такие же бешеные, по щеке и шее течет кровь. Через плечо Обморока она скалилась на Мышь и гортанно рычала. Или немая или слабоумная, решил Илан. Опять из хофрского посольства. Да что ж такое-то...

Илан кое-как урезонил Мышь, держа ей руки за спиной, скомандовал:

– В приемник обеих, пусть дежурный фельдшер посмотрит!

– Я цела!
– заявила Мышь, уже почти не вырываясь.
– Мне в дезинфекцию надо, помыться!

Илан вздохнул, взял Мышь за ворот робы и, оступаясь на битом кирпиче и кусках штукатурки, потащил сквозь репьи в дезинфекцию. Тут он ей верил. Мышь бы и ловкому Обмороку навешала, сойдись они один на один в сухой траве, строительном мусоре и ночью.

– Одежда, - немного позже поучала Илана Мышь в дезинфекции, отскребая щеткой с его кафтана репьи и колючие лепестки безвременника, - должна быть такой, чтоб в ней удобно драться! Или такая, чтоб не жалко, если в драке в клочья! А у вас ни то, ни другое...

В дезинфекции были выбито стекло в окне женской раздевалки и в одном из двух окон в автоклавной. Это кроме окна в общей палате и трещины в окне процедурной. Мышь пришлось засунуть отмываться от чернил и набранной под стеной грязи в мужскую душевую и сидеть караулить на пороге, чтобы никто туда не вперся и она бы снова не подралась.

–

Зато у тебя, Мышь, и то, и другое, - кивал Илан, которому разбираться кто прав, кто виноват, сейчас совершенно не хотелось, но и так оставить было нельзя, - только оно не твое. Госпитальное не жалко, да? Сколько раз я просил тебя не ввязываться в скандалы с рукоприкладством? Ты скоро со всем городом передерешься, потом будешь прятаться по коридорам, потому что стыдно в глаза глядеть, как господину Адару...

– А зачем она!
– снова всколыхнулось в сердце Мыши горячее возмущение.
– Я только раздеться собралась, и тут хлобысь мне кирпич в окно! Вы бы разве не полезли смотреть, кто такой наглый?

– Не знаю, - сказал Илан.
– Может, и не полез бы. В драку точно не полез бы.

– А я в драку и не лезла, она первая бросилась!

– Ну, да. Когда ты на нее сверху упала. Ты же видела, девочка слабоумная!

– Не видела!
– отказалась Мышь.
– Как окна бить и драться, так все эти слабоумные соображают лучше грамотных!

– Мышь!
– Илану надоело пререкаться.
– Ты когда начнешь меня слушаться? Ты на испытательном сроке, между прочим. Пойдешь и извинишься. И пред Адаром извинишься, когда он днем придет. Иначе выгоню тебя под хвост.

У Мыши было возражение, но высказать его не позволил Обморок, деликатно постучавший в стену возле открытой двери. Он был один, без ночной хулиганки.

– Простите нас, - сказал он.
– Эта девочка не в себе, у нее погибла мать прямо на глазах... Она часто ведет себя странно. Это дочь... ну... вы все равно знаете... Палача.

Мышь торжествующе уперла руки в бока: вот! Не она должна извиняться!

– Отца искала?
– спросил Илан.

– Наверное. Мы заплатим за побитое стекло. Или пришлем людей починить, если скажете.

– И что, одна пришла через пол города ночью?

– Не знаю, доктор. Правда, не знаю. Она никого не слушается, только отца.

– Вот видишь, - обернулся Илан к Мыши.
– Она хоть отца слушается, а ты вообще никого. Проси прощения. Прямо сейчас.

– Нууу...
– неискренне затянула Мышь.
– Я больше не буду ваших бить. Простите. Но и вы не бейте окна!

Обморок посмотрел на нее странно и едва заметно кивнул.

– Можно оставить девочку до утра? Пусть отец с ней поговорит...

– Можно, - согласился Илан.
– Но либо пусть ждет в отделении для беспокойных, либо запрем в изоляторе. В интересах ее же самой и ее отца. Доктор Арайна уже приходил, смотрел ее?

– Да. Еще раз простите. Мы создаем для вас очень много проблем, я понимаю. Мне жаль...

– Идите спать, - попросил Илан.
– Идите все спать.