Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе
Шрифт:
Не найдя нужных слов, Евгений, отвернувшись, зарыдал. Гнев его прошел, осталась беспредельная тоска – и пустота, словно из глубины души украли что-то самое важное.
– - Извини, -- раздался изумленный голос друга, и крепкая рука сперва осторожно похлопала по плечу, а затем водрузила на замерзшую голову шапку.
– - Это ты извини, -- пытаясь успокоиться, выдавил Евгений. – Не знаю, что я вдруг на тебя набросился? В конце концов, ты не обязан любить Толстого.
– - Потому что ты огорчился, а больше наброситься было не на кого,-- сочувственно ответил Коцебу. – Но все-таки давай объяснимся. Ты что, думаешь, я не люблю Толстого и не огорчен
– - Но почему ты вечно над ним подсмеиваешься?
– - Да тоже, пожалуй, от огорчения. Неповторимый гений, умеющий создавать миры, вместо этого формулирует наивную мораль или пашет, заменяя рядового крестьянина. Мне больно при мысли о ненаписанных им великих романах.
Евгению стало стыдно.
– - Это я во всем виноват! – горячо известил он.
– - Не вылечил Льва Николаевича горячим восторженным словом? – хмыкнул Коцебу. – Увы, от старости лекарства нет.
– - Ты приехал к нам с Катей в гости, -- не слушая, продолжил Красилов. – И тут, как нарочно, известие об уходе Льва Николаевича из Ясной Поляны и о его болезни. Да, я места себе не находил, но я обязан был исполнить долг гостеприимства, а не тащить тебя в Астапово, где наверняка ждали неприятности. И неприятности случились – убили женщину.
Он ткнул рукой туда, где только что стоял автомобиль, не без удивления обнаружив, что того и след простыл, и догадаться, что совсем недавно здесь совершилось преступление, было совершенно невозможно.
Александр, махнув рукой, рассмеялся.
– - Восхищаюсь филологами! У них столь парадоксальная логика... я бы так не смог. Мы, адвокаты, мыслим примитивно. Прежде всего, я был в Москве по делу, а встреча с тобой и Катей – приятное дополнение. Так что вы не обязаны были со мной носиться. Далее, именно я, увидев твое состояние, предложил поехать в Астапово. Поверь, не будь у меня самого подобного желания, я бы этого не сделал. Кстати, жена у тебя – ангел. Не каждая отпустила бы мужа без слова упрека.
Евгений, женившийся совсем недавно и обожавший свою Катю, невольно расплылся в улыбке.
– - И, наконец, главное, -- продолжил собеседник.
– - Ты, надеюсь, не считаешь, что Саломею Гольдберг убили специально, дабы окончательно испортить тебе настроение? Она погибла бы в любом случае. Но благодаря моему присутствию в Астапове есть шанс, что последствия несчастья будут минимальны. Если, конечно, я сумею-таки заняться расследованием, а не буду до вечера утешать страдающего друга.
Усовестившись, Красилов кивнул.
– - Не надо утешать, со мною все в порядке. Только о каких последствиях речь? Нет, я понимаю: семье хочется, чтобы убийцу обнаружили побыстрее, и ты с твоим умом и опытом для них незаменим...
– - Для семьи как раз заменим, -- возразил Коцебу. – При таких деньгах им несложно нанять лучших сыщиков. Я о другом. Харламов не зря боялся, что мы продадим историю газетчикам. Они уже извлекли из близких Льва Николаевича все, что можно, и не знают, чем дальше развлекать читателей. Уж прости за цинизм, но удачно, что смерть Льва Николаевича произошла именно в данный момент. Продлись агония еще сутки (поверь, больше ему было не протянуть), кто-нибудь от скуки мог обратить
Евгений задумался.
– - Но Харламов графа не уважает, но почему-то тоже призывает к скрытности.
– - В данном случае наши с ним интересы совпадают. Мы оба это понимаем и, несмотря на разногласия, готовы сотрудничать. Цель правительства -- чтобы смерть Толстого вызвала как можно меньше шума. Если начнутся беспорядки, их тут же подавят силой – не зря во всех окрестных деревнях наготове вооруженные посты. Я не хочу кровопролития – но и Харламову оно невыгодно. А есть те, которые ищут повода для провокации. Ситуация в шатком равновесии, что угодно может его нарушить. А Саломея Гольдберг, увы, – еврейка.
– - Еврейский вопрос, -- запоздало сообразил Красилов. – Всегда удивляюсь, когда придают значение национальности. Еврей, русский, папуас – разве в этом дело? Совсем недавно какой-то старик убеждал: в болезни Толстого виноваты врачи-жиды, не подпускающие к одру священников.
– - Да, я слышал эту версию, -- кивнул Коцебу. – А сейчас в России любые проблемы с евреями совершенно некстати. Решается вопрос отмены закона о черте постоянной еврейской оседлости – или хотя бы его смягчения.
– - Ты серьезно? – обрадовался Евгений. – Мне так стыдно перед студентами за ограничение в университете числа евреев.
Лицо Коцебу стало жестким, губы скривились, однако голос оставался отстраненным и ровным.
– - Тип, сфабриковавший Протоколы Сионских мудрецов, хорошо поработал. Хотя Столыпин исследовал документ и выяснил, что это подделка, общественное мнение все равно убеждено: вот оно, доказательство, что евреи мечтают о мировом господстве. Стоит случиться громкому преступлению в еврейской среде, и начнутся обсуждения: конечно, этих жутких жидов нельзя пускать в столицы. Не сомневаюсь, черносотенцы ухватятся за любую возможность. Я не хочу, чтобы этой возможностью стала для них смерть Саломеи Гольдберг. Так же, как не хочу, чтобы эта смерть вызвала волну репрессий против безобидных кружков, любящих поболтать о политике и искусстве.
– - Кружки-то тут при чем? – удивился Евгений.
– - А вот при чем, -- ответил собеседник, вытаскивая из кармана что-то маленькое, завернутое в носовой платок и плохо различимое в темноте.
Жадно вглядевшись, Красилов понял, что это три потрепанных колоска. Именно они – или их братья-близнецы – лежали на теле убитой.
– - Я их сразу заметил, – гордый не свойственной себе наблюдательностью, отчитался Евгений. – Отвратительно! Мало было зарезать – еще решили поглумиться! Зачем? И откуда их взяли?
– - Да прямо с поля. Тут, если поискать, можно такие найти. А вот что касается вопроса, зачем... Саломея Гольдберг поддерживала московскую группу художников – по совместительству, полагаю, пламенных критиков властей -- под названием Колебатели основ. Сокращенно – Колос. Финансировала их и даже позировала кому-то из них ню. Но ее дядюшка, Лазарь Соломонович, уговорил племянницу телефонировать в Колос и сообщить, что она порывает с ними. Это случилось прямо перед отъездом в Астапово.