Дело о похищенных туфельках
Шрифт:
— Я, — Флай тут же заложил фотографию в рамке между книг в шкафу. — Это моя кузина, она…
— Вот сюда можно поставить вазочку, а здесь я бы повесила какую-нибудь картинку с цветами. Хочешь, принесу завтра парочку?
— Не хотелось бы вас… тебя затруднять, — сказал Флай.
Ода повернулась к нему. Глаза ее сухо сверкали, словно два горячих камешка.
— Ты считаешь меня старой, Флай?
— Нет, я… Просто вы… Извините, Ода.
Лид осторожно взял женщину за руку. Та была очень сухая и горячая. Ода словно горела в жару. Что-то неумолимо распирало ее изнутри, мучительно и болезненно.
—
— Придется, — ответил Флай. — Потому что я еще не тренировался.
Она высвободила руку из его пальцев.
— Ну хорошо. Давай я научу тебя нашим глупым женским ужимкам, — предложила сдавленным голосом, будто это было последнее, что ей хотелось сделать сейчас.
— Давай начнем с мороженого, — нашелся Флай. — Я видел в кино: все девушки едят мороженое, когда им плохо.
— Тебе разве плохо? — подозрительно спросила Ода.
— Тебе плохо, — ответил Флай и заторопился в кухню.
Ему было не по себе с коллегой — очень уж страшно было чувствовать чужую боль. Она сочилась из надтреснутой души, и Флай никак не мог понять, с чем она связана. Вернувшись в комнату с ведерком мороженого и двумя ложками, он застал Оду сидящей на диване. Ноги она подобрала под себя, плечи зябко обхватила руками.
— Ода…
— Мороженое в кино — это просто штамп, причем не самый удачный, — сказала она. — Но спасибо, что купил.
И похлопала рукой по дивану рядом с собой.
Но не успели они съесть по первой ложечке мороженого, как в дверь позвонили.
Антония продержалась ровно две минуты. Их хватило, чтобы по указанию матери, любившей во всем порядок, снять туфли, вымыть руки и сесть за стол. Вот, словно и не уходила никуда и никогда из дома! И первую минуту Тони казалось, что она — дома. По-настоящему дома, в полном ощущении безопасности и защищенности. И любви. Отец с матерью ведь ее любили, не так ли?
Но уже во вторую минуту стало понятно: все это ей лишь примечталось, почудилось! Потому что стоило матери раскрыть рот, как сразу перестало казаться, а стало ясно: тут действительно ничего не изменилось.
— Надеюсь, ты бросила свои танцульки, чтобы наконец заняться каким-нибудь нормальным делом, — сказала мама.
— Не бросила, — ответила Тони, беря кусочек пирога.
Остыл, конечно, но все равно наверняка вкусный! Мама удивительно хорошо готовила. И вдохновенно! Многолетняя работа поваром ничуть не поумерила этого вдохновения. Говорят, что от однообразной работы кулинары в конце концов заражаются равнодушием и все блюда из их рук начинают выходить совершенно обычные, даже пресные.
— Не бросила? Ну, как знаешь, — протянула мать. — Но хотя бы вернулась к Мэтту?
— Нет, не вернулась, — ответила Тони.
— Тогда зачем ты вообще пришла? — спросил отец из комнаты. — Денег просить?
Вот тут-то Тони и выскочила из дома, схватив под мышку сумку, едва сунув ноги в туфли и забыв положить на стол пирог. Отличный, вкусный, волшебный пирог с мясом… Так и шла по улице, плача и жуя этот чудесный кусочек, пахнущий домашним уютом. Почему родители были так жестоки? Почему бы им не смириться с тем, что Тони — танцовщица? Хорошая, между прочим, танцовщица, раз танцмейстер Бато постоянно просит ее подменить на занятиях или вести детский класс!
Но Тони любит современные традиционные парные танцы, которые, вот беда, в своей традиции насчитывают всего семь десятков лет. По мнению мамы и папы, они не прошли проверку временем. По их авторитетному мнению, их попросту еще не существует! Хотя отцу только сорок пять, а маме сорок, и сами они еще не набрали столько лет, сколько существую парные традиционные танцы!
Тони и сама не заметила, как начала злиться. Но она всегда считала, что злиться лучше, чем плакать. Она чуть было не свернула к трамвайной остановке, как вдруг увидела название улицы. Сверила его с тем, что значилось на записке новой знакомой.
Конечно, не слишком-то прилично приходить в гости и приносить свои проблемы, едва только познакомившись. Но время было позднее, домой возвращаться не было уже никаких сил. К тому же Тони боялась, что там снова сидит Мэтт со своей противной подружкой — хоть она и уговорила домовладельца сменить замок, все равно почему-то казалось, что Мэтт непременно там окажется, в съемной квартире. И еще постоянно чудился запах чужих духов, горячих тел, блестящих, словно облитых маслом, и секса.
Нет! Ей так страшно не хотелось идти обратно или в съемную квартиру, что даже неловкость улетучилась. К тому же ведь Лидия сама предложила!
Антония поднялась по ступенькам незнакомого дома на второй этаж и позвонила в дверь — добротную деревянную дверь, выкрашенную бордовой краской. И уже через несколько секунд Лидия открыла — босая, в брюках и светлой домашней рубашке, напоминающей мужскую. Темные волосы она убрала назад, открыв симпатичное, может, чуточку грубоватое лицо и красивые карие глаза. Нет, где же она все-таки видела этот проникновенный взгляд?
Тони не успела понять или вспомнить. Лидия пожала ей руку, и ощущение знакомости тут же куда-то сгинуло. Затем девушка окинула взглядом всю несчастную фигуру и заплаканное лицо Антонии и спросила:
— А вы тоже считаете, что мороженое не помогает от печалей?
Вопрос был неожиданный, и Тони не сразу нашлась с ответом.
— Входите-входите, Тони, — сказала Лидия. — У нас тут небольшой печальный девичник. Порыдаем вместе?
Непохоже было, что она собиралась рыдать. А вот ее подруга, что сидела на диване — точно намеревалась. Тони неловко присела на стул рядом со столиком, где красовалось ведерко мороженого, получила от Лидии ложку и вдруг сказала:
— Мне кажется, мороженое помогает. Мне уже легче.