Дело о пропавшем талисмане
Шрифт:
Небрежным жестом закинув на плечо край шелкового плаща, медиум вышел на сцену, где разворачивались события сродни античной трагедии, и ответил, выдержав длительную паузу:
— Нужно немедленно устроить спиритический сеанс. Душа покойного еще среди нас, и будет легко дознаться до истины.
— Ну, знаете! — побагровела от возмущения Елена Глебовна. — Я — православная и в ваши фармазонские дела не желаю быть замешанной! Сие богохульство и скверна!
При этих словах Карпухин почему-то скривился, словно хлебнул ложку уксуса.
— Да будет вам, матушка. Нельзя ж быть такой ханжой! Для установления истины все способы хороши.
— Тимофей! Тимофей! — закричала Марина.
К сцене приблизился старый лакей, прислуживавший
— Тимофей, помоги господам перенести барина в гостевую комнату, а с утра пошли Акима за урядником. И пришли Анфису, чтобы прибрала тут.
Тимофей поклонился, поднялся на сцену, поставил на место тяжелый дубовый стол и водрузил на него коробку, в которую уложил дуэльные пистолеты. После этого степенно подошел к мертвому телу Иловайского и, перекрестившись, стал его поднимать. Карпухин, Мамонов и Пурикордов бросились помогать. Пьяный Гиперборейский не тронулся с места.
Скорбная процессия из четырех мужчин, несущих тело несчастного хозяина дома, вышла из зала, за ними потянулись дамы, а я почему-то осталась сидеть в кресле, которое до меня занимала Ольга, сжимающая в руке нюхательную соль. Мне очень хотелось остаться одной, а видеть гостей, испуганных и возбужденных, и разговаривать с ними, возвращаясь в свою комнату в конце длинного коридора, было выше моих сил.
На опустевшую сцену поднялась пожилая женщина в крестьянском платье. На юбке у ней была надета клетчатая плисовая понева. Она опустила на пол ведро с водой и перекрестилась. Потом, намочив тряпку, наклонилась и стала замывать кровяное пятно. Я сидела не шевелясь, наблюдая за ней. Голова была пуста, идти никуда не хотелось, и я замерла, откинувшись на спинку кресла.
Женщина, продолжая елозить тряпкой по полу, увидела меня, вскрикнула, и снова перекрестилась.
— Не пугайтесь меня, Анфиса, я просто осталась, когда все ушли, и теперь просто сижу размышляю. Когда закончите работу, проводите меня в мою комнату? Боюсь, я сама не найду дороги.
— Хорошо, барышня, я скоро домою и проведу вас. Как же вы остались тут, одна-одинешенька? Не боязно ли? — она выжала тряпку и снова наклонилась.
— Да как-то так получилось, — сделала я неопределенный жест. — Все ушли, а я не сообразила, что не найду дороги обратно. А потом решила вас дождаться, слышала, как Марина Викторовна вас звала.
— Я мигом управлюсь, — заспешила она, — вот только подотру и все.
— Не беспокойтесь, я не тороплюсь, продолжайте, — успокоила я ее и, помолчав, спросила: — Скажите, Анфиса, вы давно в этом доме служите?
— Уж почти пять лет будет, с 87 года. Дом долгое время нежилым стоял, пока его в порядок приводили. А мы с Тимофеем Федоровичем на подхвате были: почистить что-либо или работникам еды подать — все ж дело. Раньше мы с мужем у Марии Ивановны Осиповой служили, долго очень. Помним, как скончался владелец имения, Алексей Николаевич, и Тригорское перешло к Марии Ивановне. А она управляющего наняла, — тут ее лицо омрачилось, и она замолчала. Но потом решилась и продолжила свой рассказ: — Нет, я не хочу ничего плохого сказать, достойный человек Михаил Иванович Пальмов, при нем имение поднялось, а ведь из-за болезни г-на Вульфа совсем в запустение пришло — и дом, и парк… Вот мы под его началом и стали. Он тоже присматривался сначала и не сразу за Тригорское взялся, сначала у него сельцо Кадниково было в аренде, что в пятнадцати верстах отсюда, а потом уж и поместьем Марии Ивановны занялся. На новый лад все хотел перевести, чтобы порядок везде сохранялся и прибыль росла.
— А к Иловайскому как вы попали?
— Нежданно-негаданно! Как только Сергей Васильевич этот дом купил, сразу стал прислугу искать. Давно у особняка хозяина не было — все ветшал, работы требовал по уходу. Хоть и ветхий, а второго такого по всей
— Присаживайтесь, — предложила я ей. — Отдохните немного.
— Благодарствуйте, барышня, устала я что-то за сегодняшний день, — Анфиса сложила на коленях натруженные руки, — да и покойник в доме неприбранный лежит. Почитать над ним надо, свечи зажечь, батюшку пригласить. А барыня урядника звать собралась…
— Утро вечера мудренее. Завтра все решится. Знающие люди приедут и решат, от чего Сергей Васильевич внезапно скончался.
— Уж и не ведала, что барин наш так свою жизнь завершит, — покачала головой Анфиса, — на празднике, среди родных и гостей.
— Он был хорошим человеком? — тихо спросила я.
— Куда может быть лучше, царствие ему небесное. Приехал он к Михаилу Ивановичу знакомиться. Это управляющий в Тригорском, я рассказывала. Сказал, что дом на горе купил, а теперь слуг набирает, и не откажет ли тот ему в любезности порекомендовать кого-либо? Вот Пальмов нас ему и предложил — вроде как не нужны ему мы с Тимофеем Федоровичем стали. И знаете, что я вам скажу, барышня? Я ни дня не жалела, что перешла к такому человеку, как Сергей Васильевич. Богатый, щедрый, веселый, хлебосольный очень, всегда соседей приглашал в гости.
Анфиса неожиданно замолчала и вздохнула.
— Что ж вы остановились? Мне очень интересно вас слушать, — сказала я.
— Приглашал-то он приглашал, да не больно соглашались к нему приезжать, — с упреком сказала она, и непонятно было, кому сей упрек предназначался: самому Сергею Васильевичу или заносчивым соседям.
— А почему соседи не соглашались? — недоумевала я. — Заняты были или привидений боялись? За обедом слышала, Сергей Васильевич рассказывал, что многие в округе были уверены — бродит по дому некий дух неспокойный.
— Нет, дело не в привидениях — сколько тут живу, ничего подобного не слышала, — махнула рукой Анфиса. — Из незнатных барин наш был, вот и весь сказ. Никто не знал, откуда он родом и какого звания, поэтому неохотно желали с ним знаться. Помещики-то в округе давнишние живут: Вульфы, Осиповы, Вильяшевы, Полторацкие, а барин вроде нашей речки Сороти.
— Как это?
— Сороть не прямо течет, вьется по заливным лугам — из окна далеко можно увидеть. Озера Кучане только в устьице и касается. Так и Сергей Васильевич: как река Иордань проходит сквозь Мертвое море, не смешиваясь с его солеными водами, так и он, сколько ни бился, а с соседями дружбу так и не завел. Разве что только с Вороновыми.
— Воронов тоже помещик? — удивилась я. Что-то не очень был похож Аристарх Егорович на помещика. А жена его, Елизавета Александровна, тем паче. Простые люди.
— Нет, барышня, никакой он не помещик, а сын крестьянина, получившего вольную. Отец его, Егор Аристархович, даром что крепостной, большого ума человек был. Отпустили его господа на оброк, он сколотил артель каменщиков, выправил промысловое свидетельство и ездил повсюду, дома строил. Большие деньги зарабатывал. А потом сам себя у Осиповых-Вульфов и выкупил. Сын его Аристарх Егорович сызмальства был к отцовскому делу приставлен, и кирпичи клал, и лес пилил на семейной лесопилке, а когда отца балкой придавило, полным хозяином стал, да так дело повел, что все только диву давались. По-новому заправлял. Немца выписал с диковинной машиной из Берлина. Мы всей деревней ходили смотреть, как она без устали работала. Потом барин наш Аристарха Егоровича нанял и не прогадал — вон какую красоту навел. Театр, правда, пока незакончен, — Анфиса показала на балки, торчащие из потолка, — но это барыня торопилась, Марина Викторовна, она побыстрее хотела театр открыть, к своим именинам. Вот и открыла… черту пасть. Прости меня, Господи, за то, что нечисть этакую поминаю.