Дело об убийстве в винограднике

Клугер Даниэль Мусеевич

– Я же говорю – чокнутая, – Ницан пожал плечами. – Полностью с тобой согласен. Но у некоторых богачей – особенно тех, которые богатство унаследовали, а не украли, – развивается комплекс вины перед несчастными, кои не удостоились рождения в золотых колыбельках. Им хочется срочно поделиться своим богатством, а лучше – совсем от него отказаться. Так сказать, смыть с рук эту гадость – золотую пыль... И ведь что интересно, – задумчиво продолжил Ницан, – сколько на моем веку встречалось таких совестливых богачей, всех их обчистили в конечном итоге те самые несчастненькие, которых они пытались облагодетельствовать. Мало того: зачастую опекаемые делали это не из корысти, а из ненависти к благодетелям. Понимаешь, Умник многие

воспринимают благотворительность по отношению к себе как нечто оскорбительное... Ну ладно, – оборвал он сам себя. – Что это я расфилософствовался. Вернемся к нашим баранам. В смысле, дикарям. То есть, лекарствам. В отчете, к тому же, указано, что еще триста новых «кругляшей» потрачено на транспортировку. Но обрати-ка внимание, что пишет госпожа Шошана. Где это... Ага, вот, – он поднял письмо и прочел вслух: – «Так и не получила обещанные лекарства. Понимаю твои стесненные денежные обстоятельства и более не настаиваю на помощи. Надеюсь, со временем ты снова разбогатеешь». А? Как тебе это нравится? Не получила! Что же случилось? Судно утонуло? Или заблудилось? Может быть и так конечно, но с трудом верится. Так куда же делись лекарства? Вернее, куда делись деньги нашей приятельницы?

Ницан поднялся со своего места и быстро заходил по комнате.

– А что там говорила она давеча насчет покойной госпожи Энненет Сэрэн-Лагашти? Не помнишь? – он остановился посреди комнаты. – Насчет недавних событий?

Сидевший на чернильнице Умник помотал головой.

– Так я тебе напомню. Она сказала, что за неделю до смерти госпожа Сэрэн-Лагашти приобрела недвижимость в Ир-Хадаште, на побережье Тростникового моря. Вернее, хотела приобрести. Но произошла какая-то накладка, которой покойная была весьма недовольна. И даже устроила скандал по этому поводу казначею храма преподобному Кислеву. И я очень боюсь, что этот скандал был ее смертельной ошибкой – без преувеличения, если вспомнить, что случилось буквально через день после скандала... А теперь вспомним сегодняшнее письмо самой госпожи Баалат-Гебал, – он прочитал: – «Накануне вечером господин Алулу-Бази был вполне бодр, энергичен. Он даже сделал резкий выговор преподобному Кислеву за то, что тот допустил какую-то путаницу в финансовом отчете. А наутро его нашли мертвым, причем приглашенный целитель утверждал, что болезнь прошла все стадии, но с большой скоростью...» Бьюсь об заклад, – сказал Ницан, – если мы проверим события последних месяцев, там обнаружатся еще пара-тройка случаев скоротечных смертельных болезней. Слава небесам, наша приятельница весьма небрежна по отношению к финансовым делам и не обратила внимания на платеж за лекарства. Она распорядилась – и точка. Проверять – выше ее достоинства.

Умник зааплодировал и заговорщически подмигнул Ницану.

– А что? – сыщик сел за стол. – На этот раз, думаю, ты совершенно прав, паршивец. Я могу себе позволить.

Умник тут же протянул сыщику бокал хиосского. Ницан с удовольствием выцедил половину, после чего сказал:

– Конечно, мы так и не знаем, каким образом убийце или убийцам удалось свалить все на меня. И нет у нас прямых доказательств участия во всех этих делах храмового казначея – надеюсь, ты обратил внимание на частоту упоминаний имени Кислев во всех этих сомнительных случаях? Но ведь и у суда нет прямых улик против меня! Так что, мы еще посмотрим – кто кого. В конце концов, у них нет мотива. За что, по их мнению, я мог убить Сивана?

За окнами уже вполне рассвело. Ницан задул ненужный светильник, зевнул, потянулся.

– Позвонить, что ли, Лугальбанде? Спросить у него? Что там полиция думает по поводу мотива. А что? – пробормотал он. – Не так уж и рано. Почему бы не спросить прямо сейчас?

Не вставая, Ницан протянул руку и взял со стола кубик телекома.

Лугальбанда долго не отзывался. Когда же наконец его фантомное изображение сконденсировалось над телекомом,

Ницан успел вновь задремать, уронив лохматую голову на стол. Маг-эксперт немедленно взъярился и как следует приложил детектива короткой молнией. Сыщик подскочил как ошпаренный:

– Т-ты чего?!. – но тут же пришел в себя и как ни в чем не бывало спросил Лугальбанду: – Послушай, а за что я убил Сивана?

– Та-ак... – зловещим голосом протянул маг-эксперт. – Ты, значит, все-таки признаешься в убийстве...

– Вовсе нет! – спохватился Ницан. – Вот еще... Просто я хочу знать, что думает полиция. Если я убил его преподобие, то должна же быть какая-то причина.

Лугальбанда – вернее, его фантом – некоторое время сверлил сыщика пронзительным взглядом, потом нехотя ответил:

– Версия обвинения состоит в том, что тебя пытались выставить из приюта по причине позднего времени. Ты был пьян и всячески этому сопротивлялся. Младший жрец Сиван, отвечавший в тот вечер за порядок, вынужден был применить силу. Ты страшно разозлился, выследил его, когда он шел в храмовый виноградник по каким-то хозяйственным делам, и убил. Исходя из твоих привычек, которые хорошо известны полиции, такое развитие событий представляется и следователю, и представителям обвинения вполне правдоподобной.

– С какой стати мне убивать, даже если он меня и вытурил? – Ницан изумился. – Да я бы в таком случае должен был бы перерезать по крайней мере половину вышибал в городских кабаках!

– А вот об этом ты расскажешь в суде, – с мрачным ехидством ответил Лугальбанда.

– В суде? – воскликнул Ницан. – Я практически готов доказать собственную непричастность! Во всяком случае, у меня есть объяснение всех подозрительных обстоятельств дела!

В нескольких словах он объяснил Лугальбанде ситуацию с реакцией жертвенных овец, а также сообщил о том, что вел частное расследование по заказу как раз покойного Сивана. Упомянул и о характере расследования. Рассказал о смерти госпожи Энненет – не боясь нареканий за непрошенный новый визит в храм Анат-Яху, то есть, на место преступления. О том, что предшествовало этой смерти и о загадочных ее обстоятельствах. И конечно же, о смерти господина Алулу-Бази, предшествовавшей всем событиям.

– Полагаю, именно эта смерть и вызвала первые подозрения покойного Сивана, – закончил Ницан.

Лугальбанда озадаченно почесал переносицу.

– Ну-ну, – сказал он задумчиво. – очень интересно рассказываешь. Значит, испорченные печати. Ну-ка, покажи, может, мне удастся что-нибудь установить.

– Э-э... Видишь ли, Лугаль, их у меня нет, – смущенно ответил сыщик. – Их у меня украли.

Брови мага-эксперта удивленно взлетели.

– То есть как – украли?

Ницан рассказал о нападении невидимки.

– Но у меня есть отчет госпожи Баалат-Гебал! – поторопился сообщить он. – И письмо госпожи Шошаны Шульги!

– Госпожа Баалат-Гебал, как я понял, не жаловалась на нарушения? – осведомился Лугальбанда.

– Не жаловалась, – подтвердил Ницан. – Потому и жива осталась.

Маг-эксперт снова задумался.

– Ладно, – неохотно сказал он. – Предположим... Ну а как насчет убийства, в котором тебя обвиняют?

Ницан удивленно захлопал глазами.

– Но... Послушай, Лугаль, я же объяснил... – пробормотал он и снова повторил аргументы, уже приведенные ранее.

Лугальбанда слушал, не перебивая. Его темное лицо, контрастировавшее с белоснежной бородой, сохраняло выражение угрюмой сосредоточенности.

– ...А память кинжала сохранила мое прикосновение, потому что я скорее всего попытался выдернуть кинжал из раны и как-то помочь Сивану, – закончил Ницан. Умник, все это время слушавший хозяина с восторгом, радостно закувыркался. Ницан попытался поймать пляшущего демоненка, но тот ловко уворачивался от руки сыщика.

Лугальбанда некоторое время неодобрительно наблюдал за странными жестами своего приятеля. Потом спросил: