Дело шести безумцев
Шрифт:
Но меня там уже не было.
Я решила подождать на кухне, встав так, чтобы нас разделяла широкая барная стойка.
Магниты все еще были заряжены одинаково, и коснуться его губ я не могла.
– Кира? – поставил он пакеты на столешницу. – Это не какой-то пранк? Не месть? Не прикол? С тестом на родство?
– Думаешь, я способна так издеваться над чувствами?
– А у тебя они есть? Ко мне? Хоть какие-то?
– Хочу это понять. А ты хочешь?
– Хочу ли я? – усмехнулся он. – Кирыч, если я подойду сейчас к тебе, от
Я открыла пакет, выуживая воздушную белую юбку ниже колена, совсем прозрачную и с огромным разрезом.
– В такой на работу не пойдешь. – Я уже видела, как сквозь ткань проступит окантовка нижнего белья.
Размотав полотенце и переступив через пояс, я водрузила юбку, севшую точно размер в размер низко на бедра. Вместо топа Максим выбрал для меня мягкий хлопковый корсет в бежевый горох. Закончив переодеваться, я поняла, что все это время Максим, сделав вид, что отвернулся, смотрел на меня в отражение серебристой створки духовки.
Я вскинула взгляд туда же – в отражение – и не увидела ничего нового: снова раздвоившуюся себя – моих сестер, удаляющихся в глубь бесконечности. Зажмурившись, я вскрикнула, рухнув руками на столешницу, перекидывая вперед волосы, чтобы закрыться от них.
Чтобы перестать их видеть!
Максим подорвался с барного стула, опрокидывая его. Перегибаясь через столешницу, он убрал руками волосы с моего лица.
– Кира… что? Скажи. Что ты там видишь?
Он убирал с моего лица растрепанные локоны, пока я пряталась в сгибе его локтя.
– Отражения… Но не мои…
– Завтра здесь не будет ничего, что отражает. И ложек… – сообразил он. – Договорились? Ну же, – отодвинул он меня от духовки, поворачивая лицом к кухонным ящикам, – смотри на меня. Могу зажмуриться, чтобы ты не отражалась в моих зрачках.
Он действительно зажмурился, и я прижалась к его груди. Чувствуя, с каким облегчением и как бесконечно долго он выдыхает, как руки его прижимают меня, наконец-то смогла выдохнуть и я.
За окнами наступила ночь, а мы продолжали стоять уже пару часов все там же, укутанные друг другом, покачиваясь на колеблющихся грудных клетках под ровный стук сердец-метрономов.
Аккуратно прижав мою голову к плечу, Максим на мгновение присел и плавно поднял меня на руки.
Я чувствовала, что начинала дремать. Больше своих отражений с исчезающими в глубине зеркал сестрами я боялась только своих снов. Что бы ни происходило в них, что бы я ни видела, любой человек представал во сне в виде птицы. Бывало, я видела целую стаю серых журавлей. Такое случалось, когда в сновидения врывался Костя – в единственное наше убежище, где мы могли встретиться. В единственные передышки между кошмаров.
Без единого прикосновения, без единого намека на флирт или воспоминания о нашем прошлом романе.
Рассматривая
– Кира, это ты? Та Кира из прошлого?
Когда-то в Калининграде на этот вопрос я ответила ему: «Той Киры из прошлого больше нет».
Но теперь все поменялось, и мои слова прозвучали иначе.
– Нет, Костя, – ответила я, – того прошлого больше нет.
Глава 4
Немного живы, немного мертвы
Чувствуя прохладу свежего постельного белья, я перевалилась на бок, крепко прижав к себе подушку. Тяжелое теплое одеяло опустилось сверху, обволакивая коконом.
– Все будет хорошо, Кирыч, – погладил Максим меня по спине. – Теперь все будет хорошо. Обещаю.
Максим не остался в спальне. Ни на другой стороне кровати, ни на софе, ни в кресле. Задернув шторы, он закрыл за собой дверь, и через несколько мгновений мои серые крылья в рюшах смольной окантовки врезались в кучевые облака над Куршской косой.
Там, где птичья станция Фрингилла, там, где бродит пара журавлей по имени Кира и Костя.
Если богиня кошмаров Геката не замечала меня, я не видела во сне сестер, не видела Аллу и могла передохнуть, паря над облаками. Иногда посреди ночи я просыпалась, вскрикивая. Я не помнила, почему резко срываюсь на обессиленных крыльях. Почему испытываю паралич – словно от смирительной рубашки – в ногах и руках? Почему не могу встать с кровати и сделать и шагу?
В четыре утра я застелила за собой постель, собрала с пола все цветы, поставив их в ванную-джакузи, словно в вазу, и ушла из квартиры Максима, так и не поняв, где он решил заночевать.
Доехав на самокате до дома, покормила недовольную Гекату и уселась за конспекты и разбор электронной почты.
Работала я чаще всего за столом, прижатым столешницей к подоконнику. Тарахтение старенького ноутбука напоминало мурчание кота. Вокруг экрана теснились серебристые подносы с оплавленным воском и недопитые чашки кофе. Подлокотник кресла был завален блузками, пиджаками, гольфами и юбками плиссе – на случай, когда требовался деловой стиль.
На полу же рядом драные джинсы, легинсы, футболки и спортивные топы с шортами.
Никаких зеркал, никаких лампочек в люстрах.
Единственным источником света кроме свечей осталась настольная лампа с зеленым плафоном, точная копия тех, что стоят в Библиотеке имени Ленина. Хозяйка убеждала, что не копия, а та самая – изумрудная и грибовидная, хранившаяся в семье с 1920-х годов.
Я сама, работая по ночам, походила на персонажа Александра Грина по имени Джон Ив из рассказа «Зеленая лампа». Каждую ночь разгребала почту от Воеводина, как Ив читал медицинские книги. Каждую ночь за моим стеклом мелькал зеленый свет. Ив выучился на врача, проводя все время за книгами у зеленого абажура, получится ли у меня выучиться на следователя?