Дело трех императоров

Варгас Фред

–  Нет, не умеешь ты описывать женщин, - повторил Нерон, размешивая ложечкой кофе.

–  Выпей наконец этот кофе. Сколько можно мешать, ты меня раздражаешь.

–  Конечно, ты-то привык. Ты ее знаешь с детства.

–  С тринадцати лет. Но так и не привык.

–  Какой она была раньше? Красивее, чем сейчас?

–  На мой взгляд, раньше она была не такой красивой. Некоторые женские лица от усталости делаются привлекательнее.

–  Она итальянка?

–  Наполовину, отец у нее француз. Она родилась в Италии и провела тут всю свою молодость, как я понимаю, весьма бурную. Об этом времени она говорит крайне редко. У родителей не было ни гроша, она чуть не босиком бегала по римским улицам.

–  Воображаю, - мечтательно произнес Нерон.

–  С Анри Волюбером она познакомилась, когда он приехал на стажировку во Французскую

школу. Очень богатый вдовец с маленьким сыном, но некрасивый. Да, Анри некрасивый. Она вышла за него и уехала с ним в Париж. Это нельзя объяснить. С тех пор прошло почти двадцать лет. Она регулярно ездит в Рим, повидать родителей и знакомых. Иногда остается тут на день, иногда подольше. Трудно добиться, чтобы она за один приезд уделила тебе достаточно времени.

–  Ты говорил, Анри Волюбер тебе очень нравится?

–  Верно. Потому что я к нему привык. Он был безжалостен к Клавдию. Когда время от времени, по утрам, у него все же случались приступы нежности, мы заносили это событие в тетрадь. Лаура потихоньку от него давала нам деньги, врала, покрывая нас. Анри Волюбер не признавал всяких там прихотей и излишеств. Только труд и страдание. В результате Клавдий теперь ничего не делает, а отец сходит с ума от ярости. С этим человеком ужиться нелегко. Думаю, Лаура его боится. Однажды вечером Клавдий уснул на ее кровати, а мне пришлось пройти через кабинет, чтобы попасть к себе в комнату. Лаура сидела в кресле и плакала. В первый раз я видел, как она плачет, и оцепенел, мне ведь тогда было пятнадцать, сам понимаешь. И в то же время это было потрясающее зрелище. Она собрала в кулаке свои черные волосы и беззвучно плакала, нос чуть выгнулся, и его линия стала просто божественной. За всю мою жизнь я не видел ничего красивее.

Тиберий нахмурился.

–  Это был мой первый шаг к познанию мира, - добавил он.
– До этого я был идиотом.

–  Почему она плакала?

–  Этого я так и не узнал. Клавдий - тоже.

IV

Клавдий торопливо постучал в дверь комнаты Тиберия и, не дожидаясь ответа, вошел.

–  Ты меня достал, - сказал Тиберий; он сидел за столом и не обернулся к вошедшему.

–  Полагаю, ты работаешь?

Тиберий не ответил. Клавдий вздохнул:

–  И зачем тебе это надо?

–  Катись отсюда, Клавдий! Перед ужином я зайду к тебе.

–  Тиберий, скажи, когда ты две недели назад виделся с Лаурой, когда встречал ее на вокзале, вы говорили обо мне?

–  Да. Хотя нет. Мы говорили о Ливии. Знаешь, ведь мы с Лаурой увиделись после долгого перерыва.

–  С какой стати вы говорили о Ливии? Между прочим, два дня назад я ее бросил.

–  Ты невыносим. Что тебя не устроило на этот раз?

–  Она такая липучая.

–  Если девушка влюблена по уши, ты пугаешься, если не влюблена совсем, обижаешься, если влюблена самую малость, тебе скучно. Что тебе, в конце концов, надо?

–  Слушай, Тиберий, ты говорил с Лаурой обо мне? Или об отце?

–  Об Анри мы вообще не говорили.

–  Обернись, когда разговариваешь со мной!
– крикнул Клавдий.
– Иначе я не пойму, врешь ты или нет!

–  Ты меня утомляешь, дружище, - сказал Тиберий, оборачиваясь к нему.
– Не люблю, когда ты такой возбужденный. Что еще случилось?

Клавдий сжал губы. Ну вот, опять. Тиберий всегда ухитрялся разозлить его. Это началось четырнадцать лет назад, когда они познакомились, и за все время, пока они вместе учились в школе, потом в лицее, потом в университете, это не прошло. Наоборот, даже усилилось. По мере того как они росли, Тиберий становился все более обаятельным, все более волевым. Иногда это действовало ему на нервы. Ну ничего, пройдут годы, и Тиберий постареет, расплывутся твердые черты лица, выцветут длинные и черные, как у проститутки, ресницы, фигура станет бесформенной. Посмотрим, будет ли он тогда прежним Тиберием - благородным рыцарем, неутомимым тружеником, заботливым покровителем своего друга Клавдия. Посмотрим. Ждать, однако, придется еще очень долго. Клавдий отвернулся от окна, в котором видел свое отражение. Худышка - так говорил о нем отец. И с неправильными чертами лица. Впрочем, лицо он унаследовал как раз от папаши. К счастью, в жизни случаются чудеса: девушки почти никогда ему не отказывали. Он сам не знал, почему. Надо сказать, на это

у него уходила уйма времени. Впоследствии он станет невероятно богат, и тогда, конечно, времени будет уходить гораздо меньше. Вот уж это Тиберию никак не светит. Тиберий ведь нищий. Без гроша в кармане. Голодранец. Тиберию пришлось самому зарабатывать на образование. Учился он, может, и замечательно, только вот зарабатывал на это сам. Тиберий даже не стажировался во Французской школе в Риме. Клавдий поступил туда без проблем, благодаря отцовской рекомендации. А вот Тиберий и Нерон остались за дверью. Все, что им удалось, это получить в университете одну стипендию на двоих, которая позволила им поехать вместе с Клавдием в Италию. Но Клавдий знал, что его мачеха подкидывает Тиберию немного денег, как в те времена, когда он был маленький. Это было совершенно очевидно. Одно остается неясным: почему он обожает этого типа, который так его нервирует. И раньше не мог без него обойтись, и теперь не может. А когда они образовали «триумвират», когда в самом начале учебы в университете к ним присоединился Давид, он же Нерон, их дружба стала еще крепче, стала чем-то нерушимым, святым. В свои девятнадцать Давид был уже полный псих, но это ничего не меняло. Его приводило в восторг, что Клавдий носит имя римского императора. Клавдию такое имя в самый раз, говорил Давид, ведь он так часто меняет женщин. «Ах, если бы он смог управлять своим домом так же, как управлял империей!» - восклицал он ни с того ни с сего, когда Клавдий представлял ему очередную подружку. Затем, следуя той же логике, Давид решил назвать Тибо Тиберием, а самого себя Нероном - «за мои врожденные пороки». И это словно сковало их одной цепью. Их больше нельзя было разлучить. Когда оказалось, что Клавдий на два года уезжает в Рим, разыгралась целая драма. Даже Лаура за эти годы успела забыть настоящее имя Тиберия. А ведь Тибо - очень милое имя.

Тиберий воспользовался наступившей тишиной, чтобы вновь приняться за работу.

–  Ты меня не слушаешь, - заметил Клавдий.

–  Жду, когда заговоришь.

–  Я получил от отца письмо. Завтра он приезжает в Рим. Пишет, что по срочному делу.

–  Странно, какого черта ему понадобилось в Риме? Он же никогда не приезжает сюда в жару.

–  Он, конечно, выдумал благовидный предлог, но ясно, что приезжает он из-за меня. Хочет проучить меня, заставить блюсти семейную честь. Это невыносимо. Мог он каким-то образом узнать, что та девушка беременна?

–  Не думаю.

–  Ты ему ничего не говорил?

–  Слушай, приятель…

–  Извини, Тиберий. Знаю, ты ничего ему не говорил.

–  Что пишет Анри?

–  Говорит, что держал в руках маленького, до сих пор никому не известного Микеланджело. Он подозревает, что эту вещь выкрали из какого-то неисследованного архивного фонда, предположительно из знаменитой Ватиканки. Он позвонил Лоренцо, потому что Лоренцо работает в Ватикане и, по его мнению, мог обнаружить утечку материалов, если таковая существует. Лоренцо спросил об этом Марию, но она в последнее время не замечала в библиотеке ничего необычного. Вот и вся история. И ради этого он спешит в Рим, «чтобы разобраться на месте», хотя вообще-то его правило - не суетиться по пустякам. Но он приезжает, причем в середине июня. Безумие какое-то.

–  Возможно, он сказал тебе не все, возможно, он напал на след и у него возникли подозрения насчет одного из бывших коллег. Возможно, он решил замять дело и хочет заняться этим сам.

–  Почему, в таком случае, он мне ничего не сказал?

–  Чтобы ты не рассказывал об этом направо и налево и не спугнул вора.

Клавдий насупился.

–  Относись к этому легче, дружище. Ты же знаешь, после трех стаканов тобой овладевает безграничное умиление и с безмерной снисходительностью увлекает тебя в прекрасный мир, где все женщины вдруг оказываются желанными, а все мужчины - симпатягами. Так уж ты устроен. Возможно, Анри просто решил подстраховаться.

–  Значит, по-твоему, он едет сюда не для того, чтобы меня контролировать?

–  Нет. Скажи, Лоренцо сегодня вечером будет у Габриэллы?

–  По идее, да. Сегодня же пятница.

–  Позвони ей. Мы зайдем проведать нашего друга епископа, а заодно, быть может, узнаем что-нибудь интересное. Скажи Габриэлле, что мы останемся ужинать.

–  Сегодня пятница, на ужин будет рыба.

–  Ну и пусть.

Клавдий вышел в коридор и тут же вернулся:

–  Тиберий?

–  Да?

–  Думаешь, я не должен был бросать Ливию?