Дело Уичерли
Шрифт:
— И поэтому отказались от услуг Мэки?
Он кивнул. Теперь он сидел низко опустив голову, словно у него не было сил поднять ее.
— Скажите, обвинения в этих письмах не голословны? Кэтрин действительно изменяла вам прошлой весной?
— Думаю, да. Правда, доказательств у меня не было, да и искать их мне не хотелось — поверьте, я любил свою жену.
Верить ему на слово я был не обязан.
— С начала прошлого года, — продолжал он, — Кэтрин стала все чаще и чаще отлучаться из дома. Куда она ездила, где бывала, от меня скрывалось. Говорила,
— Кэтрин снимала квартиру в Сан-Матео, — уточнил я. — Не исключено, что в этой квартире она была не одна. Вам не приходит в голову, с кем она могла там жить?
— Нет, не приходит.
— А вы когда-нибудь расспрашивали ее об этом?
— Напрямую нет. Честно говоря, не решался. Не хотелось с ней связываться. Она ведь иногда совершенно собой не владела.
— А бывало, чтобы она грозила убить кого-нибудь?
— Много раз.
— Кого же?
— Меня, — угрюмо отозвался он.
— А теперь я задам вопрос, который вам наверняка не понравится. Не вы ли сами сочинили письма за подписью «Друг семьи»?
Тут выяснилось, что собой не владела не только Кэтрин, но и ее бывший супруг. Уичерли вскочил с дивана и, побелев от ярости, стал кричать на меня и размахивать кулаками:
— Как вы смеете! Топтун, ищейка!
Как он только меня не обзывал! Я дал ему выговориться, и вскоре, бросив: «Придет же такое в голову. Вы, должно быть, совсем с ума сошли», он, словно подмоченный фейерверк, что-то прошипел напоследок и иссяк.
—С сумасшедшими ведь не спорят, вот и ответьте на мой вопрос.
— Я к этим мерзким письмам никакого отношения не имею. Для меня они были тяжелым потрясением.
— А для Фебы?
— Она расстроилась, хотя виду не подала. Ей это вообще свойственно: виду не подаст, но принимает все очень близко к сердцу.
— А как восприняла анонимки ваша жена?
— Кэтрин держалась хладнокровно. Иначе бы я не попросил ее напечатать письмо, адресованное Мэки. Мне хотелось посмотреть, как она на это письмо отреагирует.
— И как же она отреагировала?
— Совершенно спокойно — что, вообще говоря, на нее не похоже. Все это время Кэтрин вела себя идеально, а затем, через неделю после Пасхи, она уехала в Рино, и вскоре я получил письмо от ее адвокатов, требующее развода.
— Вас эта перемена в ней удивила?
— Знаете, к тому времени я уже давно перестал удивляться.
— А как к разводу отнеслась Феба?
— Для нее это было как гром среди ясного неба.
— Когда родители разводятся, дети ведь обычно берут чью-то сторону. А на чьей стороне оказалась Феба?
— На моей, разумеется. Я ведь вам уже говорил, почему. Похоже, мы с вами топчемся на месте.
На месте я топтался только потому, что боялся сообщить ему о смерти Фебы — ведь после этого задавать дальнейшие вопросы будет бессмысленно. А вопросов еще было много.
— Помните день вашего отплытия, когда миссис Уичерли поднялась на борт парохода?
— Пожелать мне счастливого
— А вам известно, что Феба сошла на берег вместе с матерью?
— Первый раз слышу. Из моей каюты они ушли одновременно, это верно.
— Они вместе уехали на такси и вроде бы вполне ладили — во всяком случае, Феба согласилась приехать вечером к материв Атертон.
— Откуда вы все это знаете?
— Такова моя профессия — знать и задавать вопросы. Кстати, о вопросах: вы в тот вечер сходили на берег?
— Послушайте, такое впечатление, что вы меня в чем-то подозреваете!
— На то я и сыщик, чтобы подозревать. Между прочим, вы мне не сказали, что ваш пароход отплыл не по расписанию второго вечером, а третьего утром.
— Да, верно, совсем забыл, отплытие задержалось.
— Допускаю, что это вы еще могли забыть, но вы наверняка помните, сходили вы в тот вечер на берег или нет.
— Нет, если это вас так интересует, не сходил. Должен, однако, сказать, что вопрос ваш оскорбителен, как, впрочем, и все остальные вопросы. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня допрашиваете? Вы держитесь возмутительно, и я этого не потерплю, слышите?! — Еле сдерживаясь, он злобно посмотрел на меня и бросил: — Что вам, собственно говоря, надо?
— Мне надо прояснить ситуацию, которая привела к гибели человека, а верней сказать, трех людей, четвертый же до сих пор находится между жизнью и смертью. Скажите, мистер Уичерли, вы на сердце жалуетесь?
— Нет. Во всяком случае, незадолго до отплытия я был у врача, и тот остался мной вполне доволен. А почему вы спрашиваете?
— Вчера ночью у Карла Тревора был инфаркт.
— Что вы говорите? Какой ужас, — отозвался Уичерли каким-то искусственным голосом. В его глазах появилось что-то лисье. — Как он сейчас?
— Не знаю, но у него это уже второй инфаркт, притом тяжелый. В данный момент он лежит в больнице в Терранове.
— В Терранове? Что он делает в этой дыре?
— Поправляется, надо думать. Вчера мы с ним ездили в Медсин-Стоун, где у берега под водой была обнаружена машина. Как выяснилось, машина вашей дочери. В машине нашли труп. Женский труп. Тревор опознал его, и ему стало плохо.
— Это была Феба?
— Да.
Уичерли отвернулся к окну и надолго застыл в каком-то неловком положении: казалось, горе обездвижило его. Когда же он вновь повернулся ко мне, лисьего прищура в глазах уже не было.
— Так вот о чем вы хотели мне сообщить, — почему-то басом проговорил он. — Моей дочери нет в живых.
— Увы. Есть, правда, некоторая несогласованность в фактах. По одним сведениям, Феба погибла вечером второго ноября — около полуночи ее машину видели в Медсин-Стоуне.
— Кто был за рулем?
— На этот вопрос я пока затрудняюсь ответить. По другим же сведениям, Феба целую неделю после второго ноября прожила в квартире своей матери, в Сан-Матео. Во всяком случае, там жила девушка по фамилии Смит, очень похожая на Фебу.