Дело вдовы Леруж
Шрифт:
Едва Леруж успел выйти, как в кабинете следователя произошло важное, чудесное, небывалое и беспрецедентное событие.
Сосредоточенный, невозмутимый, недвижимый, глухонемой Констан восстал и заговорил.
Впервые за пятнадцать лет он забылся до такой степени, что позволил себе высказаться.
— Ну и поразительное же дело, сударь! — изрек он.
Да уж куда поразительней, думал г-н Дабюрон, и словно нарочно созданное, чтобы обмануть любые предвидения и опрокинуть все предвзятые мнения.
Почему же он, следователь, действовал со столь непростительной поспешностью? Почему, прежде чем очертя голову рисковать, он не подождал, когда
Правосудие обвиняют в медлительности, но именно эта медлительность составляет его силу, его гарантию и делает его практически неотвратимым.
Никогда до конца не бывает известно, какие могут появиться свидетели.
Неизвестно, что могут дать факты, полученные в ходе расследования, внешне, казалось бы, совершенно бесполезные.
Трагедии, разыгрывающиеся в суде присяжных, не подчиняются правилу «трех единств» [28] и не вписываются в него.
Когда страсти и побуждения запутываются так, что, кажется, их уже и не распутать, вдруг неведомо откуда приходит какой-нибудь неизвестный человек и приносит разрешение всех загадок.
Г-н Дабюрон, благоразумнейший из людей, счел простым сложнейшее дело. Расследуя загадочное преступление, требующее величайшей осмотрительности, он действовал так, будто в нем все ясно и очевидно. Почему? Да потому что воспоминания не дали ему возможности все взвесить, обдумать и решить. Он в равной мере боялся и выглядеть слабым, и оказаться безжалостным. Он считал, что действует правильно, но двигала им враждебность. А ведь он столько раз задавал себе вопрос: «Как я должен поступить?» Но либо ты заставляешь себя четко определить свой долг, либо сворачиваешь на ложный путь.
28
Нормативное правило классицистической трагедии, требующее соблюдения трех «единств» — времени, места, действия.
Самым примечательным во всем было то, что источником ошибок судебного следователя стала его безукоризненная честность. И в заблуждение ввела его слишком чуткая совесть. Постоянные сомнения населили его разум призраками, и на какое-то время им овладело сильнейшее раздражение против себя.
Однако, чуть успокоившись, г-н Дабюрон более трезво взглянул на вещи. Слава богу, ничего непоправимого не произошло. Тем не менее он крайне жестоко судил себя. Только случайность удержала его от ошибки. И в этот миг г-н Дабюрон дал себе клятву, что это расследование станет для него последним. Теперь он испытывал непреодолимый ужас перед своей профессией. Тем более что после свидания с Клер раны его сердца вскрылись и кровоточили еще мучительней, чем прежде. Исполненный уныния, он пришел к выводу, что жизнь его кончена, разбита. Такие мысли навещают мужчину, когда для него перестают существовать все женщины, кроме одной-единственной, обладать которой у него нет никакой надежды.
Г-н Дабюрон был глубоко верующим человеком и потому даже мысли не допускал о самоубийстве; он только со страхом думал, что станется с ним, когда он сбросит с себя судейскую мантию.
И тут его мысли вновь вернулись к делу. Виновен Альбер или нет, в любом случае он является виконтом де Коммареном, законным сыном графа. Но убийца ли он? Теперь совершенно ясно, что нет.
— Я тут предаюсь размышлениям,
Г-ну Дабюрону предстояла трудная задача. Нужно будет сказать старому аристократу: «Ваш законный сын не тот, о ком я вам говорил, а другой». Да, положение не просто затруднительное, но, можно сказать, нелепое. И вдобавок этот другой, то есть Альбер, невиновен.
Надо сообщить истину и Ноэлю, сбросить его с облаков на землю. Какое разочарование! Но надо полагать, граф найдет способ утешить его, во всяком случае, обязан это сделать.
— Но кто же тогда преступник? — пробормотал следователь.
И вдруг у г-на Дабюрона мелькнула мысль, но она показалась ему совершенно невероятной. Он отверг ее, потом снова к ней вернулся. Вертел ее так и этак, рассматривал со всех сторон и уже почти принял, но тут вошел г-н де Коммарен.
Посланец судебного следователя застал его в тот самый миг, когда он, возвратясь вместе с Клер от г-жи Жерди, высаживался из кареты.
XVI
Папаша Табаре не только рассуждал, но и действовал.
Лишившись помощи следователя, он принялся за дело, не теряя ни минуты и не давая себе ни малейшей передышки.
История с кабриолетом, запряженным резвой лошадкой, была чистой правдой.
Не жалея денег, сыщик нанял с дюжину полицейских из тех, кто оказался не у дел, и безработных прохвостов и во главе этих славных помощников отбыл в Буживаль, сопровождаемый своим верным сеидом [29] Лекоком.
Он буквально прочесал округу, дом за домом, с тщанием и терпением маньяка, решившего отыскать иголку в стогу сена.
Труды его оказались не напрасны. Через три дня розысков кое-что начало проясняться.
29
Сеид — раб Магомета в трагедии Вольтера «Магомет»; в переносном смысле слепо преданный приверженец.
Оказалось, что убийца сошел с поезда не в Рюэйле, как делают все, кто направляется в Буживаль, Ла-Жоншер или Марли. Он доехал до Шату.
Портрет его, сложившийся у папаши Табаре по описаниям железнодорожных служащих этой станции, был таков: молодой человек, черноволосый, с густыми черными бакенбардами, имеющий при себе пальто и зонт.
Этот пассажир приехал в восемь часов тридцать пять минут, поездом, прибывающим из Парижа и следующим в Сен-Жермен, и, похоже, очень спешил.
Выйдя из вокзала, он скорым шагом устремился по дороге, ведущей в Буживаль. По пути его видели двое мужчин из Марли и женщина из Ла-Мальмезон, обратившие внимание на то, что он торопится. Шел он быстро и курил на ходу.
Еще большее внимание он привлек к себе на мосту через Сену.
Мост там платный, а предполагаемый преступник, разумеется, об этом забыл.
Он миновал мост, не заплатив, и пошел дальше гимнастическим шагом, прижимая локти к телу и размеренно дыша, так что сборщику платы пришлось бежать за ним вдогонку и кричать, чтобы стребовать деньги.
Путешественника, судя по всему, это обстоятельство очень раздосадовало; он бросил сборщику монету в десять су и понесся дальше, не дожидаясь причитавшихся ему сорока пяти сантимов сдачи.