Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация

Цзя-вэй Чэнь

Роль партийных систем в классических и неклассических демократиях

Выше партия – точнее, правящая партия – была названа наряду с армией и правительственной бюрократией одним из возможных субъектов авторитарной модернизации. Возникает закономерный вопрос: какой оказывается роль такой партии, когда авторитарная модернизация трансформируется в поставторитарную, какими становятся пространство и особенности ее функционирования? Чтобы ответить на этот вопрос, следует произвести инвентаризацию изучения партий, партийных систем и институтов в политической науке. В результате сложится проблемный каркас, с помощью которого уже можно будет оценивать место партий в конкретной ситуации того или иного поставторитарного режима.

Начать следует с уточнения самого понятия «партия». Если иметь в виду, что этот шаг проделывается для рассмотрения партии как субъекта модернизации, то наиболее адекватными представляются определения А. Уэра (институт, работающий на консолидацию интересов) [56] и Э. Даунса (группа с собственным «ярлыком» как средством самоидентификации и идентификации акторами политического процесса) [57] . При этом Э. Даунс отталкивается от сформулированного Ф. Конверсом определения идеологии как своего рода «конфигурации», «элементы» которой связывает «функциональная

взаимная зависимость» [58] , иными словами любая идеология уже по определению является партийной. При этом институциональные параметры партий, сложившиеся в позапрошлом веке, остаются в целом неизменными и сводятся, по определению Б. А. Исаева, к «местным региональным структурам, парламентской фракции, общенациональному руководству, осуществляющему свою деятельность на основании программы и устава, принятых съездом» [59] . Следует принять и данное этим же исследователем определение партийной системы («партиомы») – «совокупность парламентских партий данной страны с их взаимосвязями и взаимоотношениями, их взаиморасположение с учетом политического веса каждой партии» [60] .

56

Ware A. Political Parties and Party Systems. P. 5.

57

Downs A. Op. cit. P. 25.

58

Converse Ph. Op. cit. P. 1–74.

59

Исаев Б. А. Теория партий и партийных систем. С. 61.

60

Исаев Б. А. Современное состояние теории партий и партийных систем. С. 129–130.

Важные положения о природе и предназначении политических партий сформулированы Дж. Лапаломбарой и М. Вайнером. Исследователи называют три функции, присущие партиям в рамках любого политического режима. Во-первых, формирование общественного мнения, а также выполнение посреднической миссии при трансляции общественных требований в государственные институты. Во-вторых, выработка актуальной повестки действий для своих членов и последователей. В-третьих, селекция активистов с целью их последующего превращения в политических лидеров [61] .

61

La Palombara J., Weiner М. The Origin and Development of Political Parties. P. 3–42.

Проблема релевантного определения политической партии рассматривалась и Дж. Сартори. Ученый считает, что эта форма политического объединения должна иметь как «„правительственную релевантность“ при формировании коалиций», так и «„соревновательную релевантность“ при нахождении в оппозиции». В свою очередь те политические объединения, у которых отсутствуют «шантажный потенциал» (умение пользоваться «властью вето» в парламентской борьбе) и навыки по формированию коалиций, не могут считаться партиями в точном смысле этого слова [62] .

62

Sartori G. Parties and Party Systems: A Framework for Analysis. P. 119–130.

Для понимания роли и места партий в процессе модернизации особое значение имеют исследования, в которых анализируется начавшийся в середине – второй половине XIX в. процесс «огосударствления» ведущих политических партий Запада и их превращения фактически в альтернативные властные институты. Начало исследованию этого аспекта в истории политических партий Запада было положено М.Я. Острогорским, проанализировавшим феномен «кокуса» [63] . Представление о «кокусе» было развито М. Вебером в его концепции плебисцитарной демократии: ученый обращает внимание на то, что даже в условиях демократии реальная власть принадлежит либо тем, кто постоянно работает в партийном аппарате, либо тем, от кого этот аппарат зависит [64] .

63

Острогорский М. Я. Указ. соч. С. 122, 311,120, 25.

64

Вебер М. Указ. соч. С. 675.

Следующий этап исследований в этом направлении связан с именем М. Дюверже, подчеркивавшим, что «объединение нотаблей» (французский вариант «кокуса») «имеет естественную тенденцию принимать олигархическую форму», партийные «команды и кланы» тяготеют к превращению в «личные олигархии». Чрезвычайно значимым для понимания специфики развития партий в незападных политических системах представляется наблюдение М. Дюверже о «двух фазах» в истории развития «внутрипартийной власти». На протяжении первой фазы происходит «постепенный переход от личного руководства к институциональному». Вторая фаза – это реверсивное движение, когда, «преодолевая институциональные рамки, власть снова приобретает личностный характер» [65] .

65

Дюверже М. Указ. соч. С. 60, 205, 208, 232.

Важной вехой в изучении «огосударствления» политических партий стал выход статьи Р. Каца и П. Мэира [66] , в которой разобраны четыре последовательно менявших друг друга – по мере усиления их сопряженности с государством – типа партий («элитная» партия, «массовая» партия, «всеохватывающая» партия [67] и господствующая ныне «картельная» партия). В «картельной» партии распределением государственных должностей занимаются группы профессиональных функционеров. В результате партии становятся частью государственной машины, конкуренция между ними становится во многом имитационной, потому что у них имеется «взаимный интерес в коллективном организационном выживании» [68] . Поэтому возникновение «картельной» партии ставит на повестку дня задачу пересмотреть «нормативную модель демократии», поскольку «демократия

становится публичным заискиванием элит, а не включением населения в производство политической стратегии» [69] . В этом смысле правомерным представляется опасение Ф. Шмиттера, что в настоящее время «партии пытаются проникнуть в стержневые институты гражданского общества», а также «подчинить их себе» [70] . Между тем X. Даалдер, напротив, считает подобную влиятельность партий позитивным фактором, способствующим решению сразу трех проблем. Во-первых, «встраиванию традиционных политических элит в партийную систему». Во-вторых, «растворению в партийной среде новых претендентов на политически значимые роли», так как само количество таких ролей является весьма ограниченным. В-третьих, осуществляемой партиями «гомогенизации» «национальных и локальных политических элит» [71] . Поэтому критерием зрелости партийной системы в последнее время все чаще принято считать степень ее устойчивости: «В институционализированной партийной системе имеется стабильность в отношении того, какие партии являются главными и как они ведут себя» [72] .

66

Katz R., MairP. Op. cit. P. 5–28.

67

Анализ феномена «всеохватывающей» партии см.: Kirchheimer О. Op. cit. Р. 50–60.

68

Katz R., Mair Р. Op. cit. Р. 19–20.

69

Ibid. Р. 22.

70

Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии. С. 18.

71

Daalder Н. Op. cit. Р. 78.

72

Mainwaring S., Torcal М. Op. cit. Р. 206.

Сращивание партии с государственной властью может происходить в разных формах в зависимости от традиций политической культуры. Например, в виде достижения консенсуса между отдельными фракциями партии и даже всеми парламентскими партиями. Такие тенденции особенно характерны для стран Азии, где всеобщее согласие является – или считается – главным принципом политики. М. Лейзерсон в своем исследовании японской политической системы второй половины 1950-х – 1960-х гг., которая тогда являлась фактически однопартийной, обращает внимание на симптоматичный факт. Чтобы получить власть над парламентом, указывает автор, премьер должен поддерживать фракции не только своих сторонников, но и своих противников. Ведь обе эти группы вместе образуют большинство на выборах партийного руководства [73] . Данное наблюдение сопрягается с мнением М. Дюверже, считавшего, что в «партиях старого типа» налицо «доминирование парламентариев», а вот уже для следующего поколения партий – коммунистических и фашистских – ситуация меняется на противоположную: «Парламентарии больше не управляют партией – партия управляет парламентариями» [74] . Правда, приведенный М. Лейзерсоном пример из политической практики послевоенной Японии показывает, что отмеченная М. Дюверже тенденция присуща не только коммунистическим и фашистским партиям, но и в целом партийным системам стран новой демократии. В развитие обозначенного в «Политических партиях» М. Дюверже вектора перетекания влияния от парламентариев к партийному руководству работает и мнение Ж. Блонделя, что в многопартийной системе, в отличие от «отчетливо выраженной двухпартийной», «общенациональные лидеры» «зачастую не властны над теми, кто принимает внутрипартийные решения» [75] .

73

Leiserson М. Op. cit. Р. 779.

74

Дюверже М. Указ. соч. С. 240, 246, 254.

75

Блонделъ Ж. Указ. соч. С. 114.

Разбирая вопросы эволюции партийных систем в ситуации их сращивания с государственными институтами, Дж. Сартори констатирует, что с появлением в государстве «одной или двух массовых партий» в нем существенно меняется весь партийный ландшафт. «Атомизация» существующих партий прекращается, и начинается обратный процесс – своего рода «коалесценция», приводящая к образованию «более прочных партий, или партий нотаблей» [76] . Очевидна преемственность таких «партий нотаблей» с партиями, которые М. Дюверже называл «кадровыми», противопоставляя их партиям массовым. Правда, если автор «Политических партий» полагал, что будущее принадлежит массовым партиям, то впоследствии господствующим трендом эволюции партийных систем оказалось движение в направлении именно «кадровых» партий, в то время как массовые партии стали клониться к упадку [77] .

76

Sartori G. Structuring the Party System. P. 76.

77

Эта тенденция была подмечена еще в конце 60-х гг. прошлого века. См.: Epstein Ph. Op. cit. P. 151.

Сращивание партийной системы с государством, с одной стороны, превращает политическую элиту в устойчивую корпорацию, где победа отдельной партии достигается, как правило, крайне незначительным перевесом голосов, а поражение не означает ухода партии с политической сцены. С другой стороны, устойчивость правящей корпорации в целом делает конфигурацию политических сил подверженной переменам и провоцирует частую смену правительств. При таком раскладе партийная идеология становится прикладной функцией применительно к конкретной политической ситуации. По-видимому, Р. Макридис в 1960-х гг. предвидел подобную трансформацию идеологической составляющей, отмечая, что партии «перерабатывают» бытующее в обществе смутное умонастроение, этот своеобразный «сырой материал» политики, в четкие политические установки и решения [78] .

78

Macridis R. Op. cit. Р. 17.