Демократы
Шрифт:
«Это он о словацких людаках и националистах», — подумал Ландик и согласился с Бонифацием.
Мы не знаем, гадал ли Ландик на кофейной гуще, но в конечном счете он остановился на аграрной партии.
Впрочем, дело, конечно, не в кофейной гуще. В душе он обосновывал свое решение тем, что хотя у него и нет ни пяди земли, но он ходит по ней и похоронят его в земле. Над его могилой священник произнесет: «Ты — прах, и в прах обратишься. Мир праху его! Да будет ему земля пухом!» Разлагаясь, он удобрит собой почву, перейдет в тучный колос, в зелень травы, в окраску цветов. Почему же не принести пользу крестьянам еще при жизни?
Крестьянин живет на своем клочке земли, думал он, и привязан к ней. Люди гонятся за землей, она опьяняет их; когда ее много, их обуревает гордыня, и они, одурманенные ее черной массой, из которой будто в миллиардах тоненьких золотых рюмочек вырастает искристое вино, постепенно пропивают ее. Невидимая рука покачивает рюмочки, невидимые уста шепчут хозяину: «За ваше здоровье! Пей, хозяин! Веселись, играй в карты, пляши, пой, растрясай мошну!» И хозяин пьет, веселится, играет в карты, разбрасывает деньги… и целые имения переходят из рук в руки… Наверняка так пропало и отцовское имение… Так будет и с имением тетки, когда придет время. Земля — как деньги: уйдет так же, как пришла…
Ландик разыскал секретаря аграрной партии Дюрко Микеску. Это был молодой человек тридцати пяти лет с широким выбритым лицом, узким лбом и прилизанными светлыми волосами, которые на затылке торчали вихрами. Широкоплечий и довольно тучный, он ходил в гамашах, на голове у него красовалась маленькая зеленая шляпа с заткнутым за плетеный шнурок искусственным колосом, на груди — большой листок клевера. В боковом кармане — авторучка.
Ландик спросил у него:
— Сколько крон вступительный взнос?
— Двадцать пять, — ответил политик.
— Получите.
Так Ландик стал членом Республиканской партии мелких крестьян. Через несколько дней он получил и членский билет.
Тем самым он перестал быть одиноким, никому не нужным мелким чиновником и сделался членом единой, могучей и влиятельной организации, которая в то время вела в политике первую скрипку. О том, как много это значит для человека, уже говорил легионер Квирин Чижик. Мы можем только повторить, что эта перемена имеет огромное значение. Одно дело — оторванный листок, который не знает, куда его занесет ветром, и совсем другое — деревце в большом, огороженном каменной оградой, охраняемом саду, которое, бог даст, принесет хорошие плоды. Колоссальная разница.
Ландику сразу же захотелось проверить, ощутима ли эта разница. Он рассказал секретарю о своих злоключениях, но не напрямик, а вскользь, намеком, чтобы не показалось, будто он, Ландик, хочет использовать свое положение нового, еще молодого и скромного, но зато преданного члена партии.
— Э, пан доктор, — усмехнулся секретарь, — вы только семерка в игре, а тут есть и девятка — Толкош, и валет — ваш шеф; оба
Обманутый в своих ожиданиях, Ландик ушел. Значит, он не лужок, который запрещено вытаптывать, и даже не молодое деревце в заповедном саду, а просто семерка!
«Ничего не поделаешь! Нет на свете равенства, — думал он, шагая по тротуару и окидывая оценивающим взглядом прохожих. — Этот — не больше восьмерки; а вот тот — в котелке и с тросточкой с костяным набалдашником, адвокат Винтерштейн, — тот, наверно, король; а этот нищий — он вряд ли вообще войдет в игру — просто отброшенная, потертая, помятая карта».
Спустя несколько дней, перед обедом, Ландика навестил сам пан секретарь организации аграрной партии Дюрко Микеска.
— Вами туз интересуется, пан доктор, — сказал он.
— Какой туз?
— Зеленый. Сам пан министр внутренних дел. Председатель нашей партии… Вот что пишет мне его личный секретарь, советник отдела Доразил.
Микеска извлек письмо из плотного белого конверта и, глядя в него, продолжал:
— Какой-то Дубец, глава зернового синдиката, большой пан, — секретарь даже отвесил поклон невидимому пану, — требует, чтобы вас, как негодного, дерзкого чиновника, немедленно перевели из нашего округа куда-нибудь на восток, туда, где солнце не светит {56} . Он так и пишет: «Где солнце не светит»… Что это вы натворили?
56
…на восток… где солнце не светит. — Имеется в виду Закарпатье, входившее тогда в состав Чехословакии, самая отсталая область республики. Туда посылали наименее квалифицированных чиновников.
«Дубец, Дубец, — размышлял ошеломленный Ландик. — Что это за полубог?» Он уже давно не вспоминал Желку, а о том инциденте и думать забыл. Лишь спустя некоторое время в памяти всплыли перевернутая бричка, обморок Желки и Дубец, который подоспел на помощь. Ландик рассказал секретарю все как было, как он и Дубец «представились» друг другу.
«Вы не умеете править!» — приветствовал его Дубец. «А вы — ездить», — не остался в долгу Ландик.
Ландик говорил, а в мозгу сверлила мысль: «Теперь я пропал… Пропал!»
— Наверное, ему не понравился мой резкий ответ, — в раздумье сказал Ландик секретарю. — Другой моей вины нет.
— Это не вина, а беда, — опустив голову, сказал секретарь. — Невезение.
Он испытывал неясное чувство сострадания к молодому доктору, хотя в душе скорее удивлялся, что Ландик еще стоит прямо, как свеча, даже не опираясь о стену.
— И чего же хочет зеленый туз? — спросил Ландик.
— Сведения о вас… С тузами, сами знаете, тягаться опасно, — качал головой секретарь.
«Плохи мои дела, плохи! — пронеслось в голове. — Жаль двадцати пяти крон, напрасно я их внес в кассу».
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Доносчики
Оба сели, секретарь — на венский стул, стоявший у письменного стола, а Ландик — за стол.
Канцелярский письменный стол — что алтарь в костеле: перед алтарем священнодействует священник, за канцелярским письменным столом может сидеть только чиновник.