Демократы
Шрифт:
— …Не желаем венгра!
— Поймите, он никакой не венгр, а земледелец и наш человек!
— Получим десять тысяч голосов!
— А потеряем двадцать!
— За венгров я не голосовал и при их господстве! {105}
— А теперь будешь!
— Узколобый национализм!
— Тебя же еще обзовут словачнёй!
Зачин поднял руку — просил слова. Председатель едва заметно моргнул, давая понять, что видит, и покачал головой. Это означало: не надо, я сам наведу порядок. Он устремил свой строгий и тяжелый взгляд на людей в конце стола, затем перевел на тех, что стояли
105
За венгров я не голосовал и при их господстве! — С X века, после падения Великоморавского государства, вплоть до 1918 года словаки находились под властью венгров.
— Тихо! — взревел побагровевший Радлак.
— Не будем молчать! Словацкого кандидата!
— Мы в Словакии!
— Да здравствует Петрович!
— Да здравствует Радлак!
Микеска решил, что сейчас самое время заступиться за Розвалида. Он побледнел и выкрикнул:
— Розвалид! Да здравствует Розвалид!
Это уже попахивало бунтом. Председатель сообразил, что сейчас принести победу может только отчаянная смелость. Он быстро встал и высоко поднял обе руки. Люди стали затихать, ожидая изменений в последовательности кандидатов. Председатель выпрямился, выпятил грудь, уперся подбородком в воротничок и, резко бросив руки вниз, властно изрек:
— Так надо. Это воля партии! Точка! Кому не нравится — пусть уходит!
Он выждал минуту и повторил:
— Кому не нравится, пусть уходит!
Никто не двинулся.
— Кто не подчиняется руководству, тот перестает быть членом нашей партии… Никто… — Он огляделся по сторонам, резко повернулся к бесцветному генеральному секретарю и угрожающим тоном распорядился так, чтобы все слышали: — Узнайте-ка, кто вон тот, кудрявистый, возле печки… и тот рыжий, что подпирает косяк… И тот с усищами… и вон тот в широких штанах и в чулках.
Секретарь потрусил разузнать.
— С этими господами я поговорю отдельно.
Все это были недовольные порядком кандидатур в списке.
— Заменим их… Чтоб не снился Розвалид, подаривший интернационалистам полмиллиона крон. Подождите!.. Разыщите мне, пожалуйста, редактора Сливку. Пусть он придет сюда. Дисциплина должна существовать и при демократии. Демократия не имеет ничего общего с разнузданностью. Это вам не кони удалые в чистом поле! Я дам интервью о дисциплине при демократии, о демократической диктатуре, о воле большинства, которой все должны подчиняться…
Семенянский и Петрович побежали искать редактора.
Больше никто не пикнул.
— Это — недомыслие! — выворачивал ладони председатель. — При демократии требуется послушание, это она диктует нам, как поступать. — И, словно оправдываясь перед стоящими рядом, он повторил внешне хладнокровно, но внутренне еще кипя: — Эти распоряжения отдает партия, а не отдельные люди, не мы. — Он постучал себя по груди. — Партия — это инженер, который
«И кто ж эта самая — «партия»?» — иронически протянул про себя Рубар.
— А это мы, — ответил председатель на неуслышанный вопрос.
«Кто — мы?» — смеялся про себя Рубар.
— Мы, мы — партия, — услышал он председателя.
«Тут какое-то колесико логики соскочило», — думал про себя Рубар.
На первом месте остался Экрёш, на следующем — Петрович, затем — Радлак, крестьянин Дубрава, всего было выставлено пятнадцать человек, хотя больше чем на три мандата в этом избирательном округе нечего было и рассчитывать.
Изнуренный председатель, уходя в боковую комнатку, вытирал платком мокрую шею.
— Ну и народец! — тихо и брезгливо бросил он, подумав о непослушных, ничего не смыслящих в политике глупцах…
— Обскакал ты меня, — все-таки не выдержав, признался приунывший Радлак ликующему Петровичу по дороге в маленькую столовую, где был заказан скромный, интимный ужин.
— Обюрокрачиваемся и играем в чехарду, как чиновники. Ты не расстраивайся, в парламенте нас не нумеруют, никто ничего не будет знать, и жалованье нам положат одинаковое, — смеялся Петрович.
— Диктатура! — ворчал Радлак.
— Нет, демократия.
— Шел бы ты после меня — заговорил бы о диктатуре.
— Нет, — о воле большинства и дисциплине.
— Но, согласись, венгр на первом месте — это скандал! — не успокаивался Радлак.
— А шел бы он после нас — это была бы справедливость, — уточнил Петрович. — Значение многих слов зависит от того, в каком контексте они звучат. По закону — свободное волеизъявление народа, а в партии это значит — воля вождей. По закону народ — единственный источник государственной власти, в партии же источник мощи — волевой и мудрый вождь. По закону — демократия, в партии же, как ты выражаешься, — диктатура, а я говорю — дисциплина. Не сердись!
Он похлопал Радлака по плечу и, не удержавшись, на радостях подпрыгнул.
Микеска медленно спускался по лестнице к ажурным воротам, разобиженный, что его не пригласили на ужин в узком кругу. «Розвалида утопили. Хорошо еще, если он не потянет за собой и меня. Надо же было мне лезть за ним в воду!..» — невесело заключил он.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Буду депутатом
Когда после дружеского ужина адвокат Петрович прощался с председателем партии за ажурными воротами клуба, тот, одной ногой уже стоя на подножке автомобиля, сказал ему:
— Теперь — за работу, пан депутат.
И многозначительность этих слов, и нога на подножке, и лаконичность фразы, произнесенной властно, отрывисто, на низких нотах, свидетельствовали о воле и уверенности, на которые можно целиком положиться. У Фарнатого, как и у иных ведущих политиков, не было времени на долгие разговоры. Да — нет, будет — не будет, и довольно: время — деньги! Вот почему одна нога — на подножке. Так он не раз решал дела своей партии, дела профессиональные, а порой и важные государственные вопросы.