Демоны без ангелов
Шрифт:
Жужин закрыл дверь первого по счету кабинета и открыл соседнюю. Там напротив следователя в удобном вертящемся кожаном кресле тоже восседала дама – в черной юбке и белой английской блузке с длинными рукавами – смуглая, лет пятидесяти, с высокой прической, какие когда-то носили школьные завучи. Жужин немножко даже как-то подобострастно с ней поздоровался, но она в это время вещала на весь кабинет и только кивнула ему:
– Я понимаю всю серьезность происходящего, поэтому и приехала сюда к вам по первому требованию, едва лишь мне вчера помощник доложил. Ничего подобного в районе, да и в области не случалось никогда. Я не буду строить догадки насчет причин, по которым он сознался в убийстве, но я дам показания о том, что я видела, чему была свидетельницей в тот день. Комитет при правительстве области по вопросам материнства и детства, который я возглавляю, проводил мероприятие – благотворительную акцию фонда помощи больным детям и детям-сиротам. Мы долго готовились к этому мероприятию, в качестве спонсоров привлекли немало уважаемых граждан
Следователь Жужин очень аккуратно прикрыл дверь и махнул Кате – за мной.
– Это председатель областного комитета Белошеина Клавдия Тихоновна, – сообщил он Кате тоном, словно поверял страшную государственную тайну. – Я ее через трех помощников там, в правительстве области, вчера вызывал, не надеялся, что явится дать свидетельские показания. Но дама приехала. Вот что значит это самое наше дело, вы теперь понимаете? Никто не желает негативного развития событий.
В следующем кабинете допрашивали мужчину в джинсах. Катя поняла, что это официант ресторана «Лесные дали».
– Да, я обслуживал центральный стол. Не один, естественно, нас целая команда. Кто там находился? Устроители, верхушка благотворительного фонда и какая-то шишка от губернатора, вроде помощник. Да, и еще двое священников – один молодой, высокий блондин, второй в очках с бородой. Как только собрание, где речи они все толкали, закончилось, сразу же все прошли в наш банкетный зал. Накрыто было на двести пятьдесят мест. Полное банкетное меню. Первая категория. И пошел банкет. Это, знаете, как скорый поезд ход набирает. Сначала потихоньку, по маленькой, а потом все расслабились, начали жизни радоваться. Священники? Они сидели, разговаривали. Пить? Нет, от алкоголя оба отказались, я приносил им минеральную воду. Трезвые как стеклышки оба были. Вот третий, который опоздал, тот да, тот себе позволял… Я понял, что это какой-то их давний знакомый, может, тоже бывший священник, потому что он иногда такие обороты речи загибал. Но как-то стебно у него все выходило. Прикольно. Они спорили с ним, но вежливо. Он хоть и опоздал, но мы его туда к ним усадили, поставили дополнительный прибор по распоряжению нашего метрдотеля Изабеллы. Отлучался ли этот молодой священник во время ужина? Ну может, в туалет выходил, я же не следил за ним специально. А потом на место возвращался, в эту свою компанию. Но я точно видел, что зал после окончания банкета они все вместе покидали, втроем, это было где-то уже… да, ближе к полуночи. В это время все гости начали потихоньку расходиться.
Следователь Жужин прикрыл и эту дверь и снова поманил Катю за собой. В следующем кабинете, однако, никого из свидетелей они не застали – только следователя-стажера.
– Так, зови ко мне отца Козьму, с ним я сам побеседую, – распорядился Жужин и кивнул Кате: – Располагайтесь. Отец Козьма – сотрудник секретариата архиепископа, отвечает за связи с общественностью, так что в какой-то мере он ваш коллега.
Прошло несколько минут ожидания, отчего-то Кате они показались вечностью. Затем дверь открылась, и на пороге возник тот самый священник, которого она видела в коридоре. Борода, очки, взгляд и возраст профессорский.
– Добрый день, ваше священство, – Жужин вежливо встал. – Простите, что побеспокоили.
– Здравствуйте, никакого беспокойства. Рад помочь, чем могу, – свидетель говорил просто и по делу. И этим он Кате сразу понравился и вызвал чувство доверия.
– Мы опрашиваем свидетелей. Нас интересует день 12 июня, точнее, вечер этого дня. Можете вспомнить, где вы находились в тот день?
– Утром и днем сопровождал архиепископа в пастырской поездке в Зачатьевский монастырь, а вечером пришлось присутствовать на собрании благотворительного фонда, мы с божьей помощью школу-интернат планируем открыть для детей-сирот и детей из неблагополучных семей, чьи родители забыли свой христианский долг. Так вот ищем средства и спонсоров.
– Вы кого-то встретили из своих знакомых на этом мероприятии?
– Да, много знакомых. Вас конкретно интересует…
– Отец Лаврентий.
–
– Весь вечер?
– Весь вечер.
– Он куда-нибудь отлучался?
– Нет, он никуда не отлучался. Где-то часу в девятом приехал мой сокурсник по духовной академии. Сейчас он в миру, бизнесмен. Яков Ямщиков. Он сложил с себя духовный сан и больше не служит, то есть запрещен к служению. Но мы поддерживаем деловые и дружеские контакты, он щедро жертвует средства. И вообще мы спорим часто, хотя и не приходим к согласию.
– А отец Лаврентий?
– Он молодой человек.
– Он не учился с вами?
– Он закончил семинарию.
– Да, это я знаю, – Жужин понял, что сморозил что-то не то. Ошибочка! – Значит, в тот вечер 12 июня он все время находился с вами.
– С нами за столом, и это могут подтвердить еще двести человек, – отец Козьма протянул вперед руки и откинул широкие рукава рясы, словно засучил эти самые рукава «половчее». – Знаете, не надо играть со мной в кошки-мышки. Я прекрасно знаю, почему меня вызвали в качестве свидетеля. В секретариате архиепископа третий день только и обсуждают эту прискорбную тему, что отец Лаврентий якобы признался в убийстве своей прихожанки.
– Не якобы, а точно признался, – сказал Жужин.
Катя вся обратилась в слух. Итак, что откроет нам отец Козьма?
– Но вы понимаете, что он не мог этого сделать.
– Мы опрашиваем свидетелей и восстанавливаем картину 12 июня, где находился отец Лаврентий вечером, с кем, что делал, что говорил.
– Я понимаю. И я не буду сейчас блуждать в догадках и строить какие-то предположения о том, почему он признался в том, чего не совершал. Я просто кое-что хочу вам объяснить. Церковь не учит покрывать преступления и преступников, церковь прощает, отпускает грехи, когда встречает искреннее и полное раскаяние. Этот прискорбный инцидент должен быть прояснен, и мы в первую очередь в этом заинтересованы. Все сомнения, все вопросы, все подозрения должны быть рассеяны. Ничего не существует в абсолюте. Клир очень сложен и многолик. А вы сами знаете – безгрешных людей нет, все мы грешники, в том числе и духовные лица. Но никто больше самой церкви не заинтересован в очищении наших рядов от плевел, от паршивых овец. После стольких лет гонений и лишений церковь ищет опору среди лучших, чистых сердцем. Но мы реалисты. Я много лет проработал в ректорате семинарии. Кто приходит к нам? Молодые люди, современные молодые люди. Если во ВГИКе, например, у него что-то не сложилось на втором курсе, он вдруг принимает решение пойти в батюшки. Точно так же со студентами театральных вузов, с медиками… Врача из него не получается, учиться лень, так вот он считает: не попробовать ли в семинарию… Решает строить, как это у них сейчас называется, карьеру. Техническая интеллигенция… Это вообще народ такой, инженером работать не хочется, зарплата не устраивает, так они кто куда – кто в экстрасенсы, а кто к нам. Что нам делать? Отказывать? Но если молодым отказывать, как найти этих самых чистых сердцем, которые ищут свой духовный путь к Богу, сложный путь. Мы слушаем их, мы выбираем, мы проводим собеседование. Задаем вопросы. Но мы тоже люди, и мы можем ошибиться. Принять не того, не достойного сана. Я не говорю убийцу… Поймите меня правильно. С отцом Лаврентием все было по-другому. Он из потомственной семьи священников. Его прадед и дед пострадали во время репрессий, его отец, которого я знал еще студентом, служил в лавре, заведовал церковно-археологическим кабинетом. Он был и священник, и блестящий ученый-археолог, вел раскопки в Новгороде и Киеве, на Украине на месте древних монастырей. Отец Лаврентий в девяностые годы мальчиком «алтарничал», служил в церкви в лавре, помогал. Я знал всю их семью – он самый младший, его сестры души в нем не чаяли, и когда умер их отец, не только они, но и архиепископ Северо-Двинский и Онежский Лонгин – давний друг его отца – взял на себя заботу о его судьбе. Потом они породнились, отец Лаврентий женился на племяннице архиепископа, девушка родом из Выборга. Я говорю вам это все к тому, чтобы вы поняли – отец Лаврентий отличается от среднестатистического выпускника семинарии. С таким воспитанием, выросший в семье, имевшей такие традиции священства, он просто не может быть тем плевелом, тем тернием, который следует вырвать с корнем.
– Извините, что я вас перебиваю, – сказала Катя. – Вы его хорошо знаете, он добрый человек?
– Он молодой, хорошо образованный, интеллигентный.
– Но он добрый?
– Разве интеллигентный человек может быть злым?
– Но он пришел и признался в убийстве, – сказал Жужин. – Зачем подкидывать такие загадки нам, следствию, когда и так уже ясно, что он не совершал убийства вечером 12 июня, потому что находился в это время совсем в другом месте, в присутствии многих свидетелей? У вас есть на этот счет какие-то мысли, отец Козьма?
– Нет.
– Я спрашиваю, потому что хочу понять этот странный поступок человека, о котором вы нам рассказали столько всего хорошего. Это что, психический сдвиг?
– Я затрудняюсь. Для меня это загадка. Но отец Лаврентий всегда отличался духовной крепостью.
– К нам сумасшедшие, простите, пачками лезут, наперегонки признаются в содеянном. Что же, и его в такой вот контингент теперь прикажете записать?
– Может, это какое-то временное расстройство, стресс? – Отец Козьма казался озадаченным и встревоженным. – Ума не приложу. Мы сами все очень расстроены, да что там, мы до сих пор в себя не можем прийти от этого его признания в убийстве.