Демоны без ангелов
Шрифт:
– А когда вы с ним последний раз виделись?
– Тогда и виделись, вечером 12 июня. Я его довез до самого дома, у меня машина с водителем. Было очень поздно.
Следователь Жужин начал подробно записывать показания, повторяясь и уточняя «для протокола», и Катя выскользнула в коридор. Прошлась, заглядывая в кабинеты. Везде допрашивали свидетелей. Мощнейшая свидетельская база собрана в такой короткий срок. Что ж, в умении работать следователю прокуратуры не откажешь.
Она хотела заглянуть еще в какой-нибудь кабинет, послушать нового свидетеля, надеясь, что уже
Но тут кто-то тронул ее за плечо. Катя увидела молодого стажера – того самого, кого посылали за отцом Козьмой.
– Вот, пожалуйста, Николаю Петровичу передайте, это требование ИЦ по священнику и распечатка базы данных, – попросил он. – А то мне срочно к воротам во внутренний двор, там автозак с арестованными прибыл. Ну и денек сегодня, хоть разорвись.
Катя забрала «требование» Информационного центра. Что ж, поработаем почтальоном. И что там у нас по отцу Лаврентию? Ничего – простая форма требования: несудим, к уголовной ответственности не привлекался. А в этом никто и не сомневался. Так, а что в распечатке… Объявлен в розыск как без вести пропавший, через три дня найден – явился домой в семью сам. Отец Лаврентий был объявлен в розыск как без вести пропавший?
Катя с удивлением глянула на дату: май 199… Судя по дате его рождения, ему было тогда всего двенадцать лет. А кто принимал заявление, кто объявлял в розыск? Сергиево-Посадское УВД, отдел по работе с несовершеннолетними. Там ведь лавра, в Сергиевом Посаде, и там они жили. Мальчик из потомственной семьи священнослужителей, про которую так живописно рассказывал отец Козьма, сбежал из дома, а потом сам вернулся. Что ж, бывает, дети бегут из дома.
Но это всегда значит одно – дома не так уж и благополучно, как это кажется на первый взгляд.
Катя вернулась к Жужину в кабинет, тот все еще записывал дотошно показания отца Козьмы в протокол.
– Тут для вас требование ИЦ и справка. На справку обратите внимание.
Жужин сгреб бумаги, по лицу его было видно без комментариев – не сейчас, я занят.
Катя вышла. Ладно, что там насчет остальных свидетелей? В какой кабинет заглянуть на огонек?
– Запрещен к служению, но в душе пламенный христианин, – донеслось внезапно до нее из-за неплотно прикрытой двери кабинета под номером 13. – А вам известно, что по этому поводу говорили писатель Оскар Уайльд и его сизокрылая пташка художник Обри Берд-слей? Они говорили, что единственный светоч, исходивший от христианства, – это живые факелы мучеников, которых сжигали на арене Колизея.
Катя приоткрыла дверь, но заходить не стала. Напротив полицейского следователя в форме сидел, изогнувшись на стуле, закинув ногу на ногу, тощий как хлыст мужчина с землистым лицом и длинными волосами мышиного цвета. В белом костюме, в дорогих ботинках из кожи игуаны, с золотым «Ролексом» на запястье.
«Запрещен к служению»… Катя сразу вспомнила слова отца Козьмы. Это ведь некий Яков Ямщиков, его бывший сокурсник по духовной академии, бывший священник, тот, кто приехал
– Нас интересует вечер двенадцатого июня, – бесстрастно возразил на выпад о «живых факелах» полицейский следователь, работавший в общей команде и не желавший тратить свое драгоценное время. – Где вы находились в тот вечер?
– В ресторане с друзьями гуляли. Загородном, тут у вас по соседству. Я бабки пожертвовал на детишек в фонд. На беспризорников. Я сам был шпана, жили мы с маменькой в Чертанове и дрались с пацанами с Каширки до крови. Так что это мне близко – пацанье беспризорное. А на таких сборищах банкет – первое дело. Пригласили, я и заглянул. К тому же старых знакомых встретил.
– Кто они?
– Они оба духовного сана.
– Имена, пожалуйста.
– Отец Козьма и отец Лаврентий. Лаврик… А это правда, что он тут у вас в тюряге завис? Да вы что, обалдели?
– Вы ведь тоже в прошлом лицо духовного сана – что ж вы так выражаетесь?
– Язык мой – враг мой. Нет, с Лаврушкой это вы через край хватили.
– Во сколько вы приехали на банкет в ресторан «Лесные дали»?
– Часам к девяти, кажется. Эти уже были там – отец Козьма и Лаврик. Встретились как родные.
– Вы за столом сидели вместе?
– Вместе, беседовали, трепались о том о сем. Мы ведь давно не виделись. С Козьмой я учился, а Лаврику преподавал.
– Что преподавали?
– Ораторское искусство. – Яков Ямщиков хмыкнул. – Как афинский ритор Проэрэсий отцу церкви Василию Великому. Шучу, шучу, куда нам до таких величин, таких авторитетов. Но Лаврентий парень способный. Я учил его нормальному человеческому доходчивому языку, чтобы он мог не только со старухами-прихожанками, но и с молодежью на их языке общаться. Слово божье нести в массы.
– Когда вы расстались с отцом Лаврентием в тот вечер?
– Кончилось там все поздно, чуть ли не за полночь, Козьма его на своей машине до дому предложил довезти. Они уехали. А я что-то прошлое вспомнил, в Москву мне возвращаться влом было, я решил в лавру махнуть. Уже как простой мирянин. На меня, знаете ли, порой накатывает… Приехать, ждать у ворот, потом заутреню выстоять. Но, видно, не судьба была в тот вечер, не в той я находился кондиции. Пьяный, в общем. Грешник я смрадный.
– Получается, весь тот вечер отец Лаврентий находился с вами?
– Да, да, да.
– Вы его давно знаете, как он вообще? Психика у него устойчивая?
– Странный вопрос вы мне задаете. Он мировой парень. Очень любит учиться до сих пор. Мистик, конечно, но священники все мистики, такова профессия.
– Может, у него какой-то срыв был нервный когда-нибудь, не замечали? Странности в поведении?
– Странностей я не замечал. Кто сейчас не странен? Я сам странный человек, – Яков Ямщиков усмехнулся. – Вы не находите, нет? Я когда вошел, вы на меня так воззрились, как на чучело огородное. А насчет стресса… Это как раз могло быть, стресс у Лаврушки, причем сильнейший. Его ведь обманом на дурочке женили!