Демоны Боддеккера
Шрифт:
— Но это правда…
— И ты слишком хорошо умеешь выдавать за правду свои поступки. Я больше с этим дела иметь не желаю. Как и с тобой. И с этой стаей стервятников из Пембурк-Холла. Я с вами покончила.
— Ты уходишь?
— Сию же минуту, — отрезала она. — Так что можешь кувыркаться нагишом со своей ненаглядной арифметичкой и больше не угрызаться совестью.
Не в силах даже слова сказать, я неловко крутил в руках розу. До сих пор я только и мечтал, как бы избавиться от Бэйнбридж — и вот она уходила, а я не знал, как это пережить.
— Я думала о тебе лучше, Боддеккер.
— Я тоже лучше о себе думал, — сказал я, когда двери закрылись.
Пока лифт спускался, я только и делал, что думал. Думал о бомбе, более опасной, чем та, что убила бедного старикана Пэнгборна. О бомбе с часовым механизмом, который я только что закрутил до предела.
И теперь оставалось лишь закрыть глаза и слушать, как она тикает. ‘
Та ночь — то, что от нее осталось — была долгой. Вопреки здравому смыслу я отправился домой вместе с Хонникер из Расчетного отдела, стараясь убедить ее, что сейчас мне всего-то надо немного еды на ужин и постель, чтобы выспаться. Когда мы приехали к ней, она заказала две пиццы от «Безумного Тони»: с печенью и луком и с креветками. Я бы, пожалуй, предпочел «Пекин-Бадди» или «Рис-О-Раму», но честно съел по паре ломтиков от каждой, а потом юркнул в постель, пока Хонникер смотрела какой-то из «лучших» старых выпусков «Еженощного шоу с Гарольдом Боллом»,
Проснулся я от того, что она скользнула в постель, теплая и обнаженная. Я открыл глаза ровно настолько, чтобы обнять ее за талию, а потом снова закрыл их, проваливаясь обратно в сон.
— Боддеккер, — сказала она.
— Гм-м? — протянул я, притворяясь, что совсем сплю. Сказать, что ее появление оставило меня уж совсем равнодушным, было бы ложью, выходящей за все мыслимые и немыслимые границы правдоподобия.
— Расскажи мне про этот дом еще раз.
Сон маячил за сомкнутыми веками, только и ждал, пока я позволю ему снова унести меня. Решив прикинуться совсем еще спящим, я пробормотал заплетающимся языком:
— Танжерины.
Она придвинулась ближе.
— Тогда я тебе расскажу. Хорошо?
— Оцелоты, — так же невнятно буркнул я.
— Точно как в рекламе от «Бостон Харбор», — сказала она. — Входишь в дом, через гостиную, а она такая просторная, там горит камин с постоянной лицензией на разжигание огня. Пламя высокое, яркое, а свет потушен, так что комнату освещают лишь блики огня, теплые, на всем кругом, на коже, голой коже. — Для пущей выразительности она потерлась попкой о мои бедра. — И ковер, похожий на шкуру белого медведя, только на самом деле синтетический, такой мягкий. Очень, очень мягкий. И пушистый. И, может, мы достали настоящего хорошего вина — и легкие-легкие психотропы, — так что кажется, будто мы вместе парим на облаке, летим к солнцу, видим свет и чувствуем тепло — не только тепло друг друга…
К тому времени я уже знал: сопротивление бесполезно. Спать я больше не собирался и к тому времени, как она сказала: «И все это ради тебя, Боддеккер, все ради тебя», та толика здравого смысла, что еще оставалась в моей голове, была надежно заткнута и упрятана в чуланчик, где обычно хранились потачки моим слабостям и мелким грешкам.
Я
— Итак, кто кого пытался заставить опоздать на работу? Чуть позже мы встретились со «стариками», которые дали
нам на подкуп семейства Роев кредит в тридцать миллиардов.
— Это в шесть раз больше суммы, которую, по нашим подсчетам, он мог бы заработать своим ремеслом, — сказал Мак-Фили. Глаза у него покраснели, волосы спутались и обвисли сальными прядями. Он провел всю ночь в бухгалтерии. — При условии, что ему бы крупно везло, и он вкалывал бы без передыху, пока не свалился бы замертво в возрасте ста одного года.
Хонникер из Расчетного отдела прихватила с собой ноутбук, подключенный к микроспутнику, чтобы можно было перевести деньги немедленно. Левин напутствовал нас еще парой ценных указаний и речью, из которой явствовало, что судьба всего мира рекламы покоится исключительно на наших плечах, а потом выпроводил из кабинета.
Когда мы спустились в вестибюль, нас перехватил Весельчак.
— Мистер Боддеккер! Вы только поглядите! Какие-то типы прикатили сюда вот это и сказали, что, мол, для вас! — Он схватил меня за руку и, бешено жестикулируя, поволок к двери. — Только поглядите!
Это оказался лимузин — самый настоящий, здоровенная махина, какие видишь в старых фильмах.
— Ты уверен? — спросил я Весельчака.
Он закивал так, будто у него вот-вот отвалится голова. Я глянул на Хонникер.
— Ты знала?
Она покачала головой.
Я поблагодарил Весельчака, взял Хонникер из Расчетного за руку и спустился с тротуара. Водитель вылез из машины.
— Вы Боддеккер из Пембрук-Холла?
— Это он, — сказала Хонникер.
Водитель вытащил из нагрудного кармана слейт и внимательно изучил его.
— Тогда я приехал за вами.
— По чьему распоряжению?
— Какой-то тип по фамилии Левин? — Он словно бы спрашивал.
— Тогда, полагаю, и впрямь за нами.
Я взялся за ручку двери, но водитель обошел вокруг машины и придерживал дверцу, пока мы садились. Внутри машина оказалась просто огромной. Два мягких сиденья напротив друг друга. Столик между ними исполнял еще функции холодильника и мини-бара, а в потолок было вмонтировано несколько видеоэкранов.
Водитель уселся за руль и оглянулся на нас.
— Ехать будем неходко, — предупредил он. — Это один из допотопных монстров на топливе внутреннего сгорания, весом в несколько тонн. Потом-то его перевели на электричество, но с таким весом любой рикша его в два счета обставит.
— Ничего страшного, — заверила Хонникер из Расчетного отдела.
Он пожал плечами.
— Приятной поездки.
Водитель повернулся к рулю, стеклянная перегородка поднялась, отделяя салон, и я ощутил дрожь заработавшего мотора.
— А нам это нужно? — спросил я у Хонникер. — Разве нам стоит появляться с видом денежных воротил?