Демоны Черной степи
Шрифт:
Сколопендра скользнула по стене вниз, шлепнулась на ступеньки и очень быстро скрылась во тьме нижних уровней башни.
– Ну кто станет обращать внимание на обычную многоножку, особенно если она не станет показываться на глаза… – Мягко улыбнулась Мелисса. – Да ее и не заметит никто, если она допустим заползет кому-то в рюкзак. Никто ее не увидит, и никто не почувствует. Ведь в ней совсем нет моей энергии, лишь ничтожная часть моей воли. Ничтожная часть воли в маленьком живом существе, такое не заметишь. Однако, все что увидит и услышит она, увижу и услышу я.
Голос демоницы затихал. Сколопендра стремительно перемещалась во тьме, и вот наконец выбралась на свет умирающего дня. Она бежала, извиваясь меж камней и травы. Бежала и бежала, пересекая черные линии пентаграммы,
***
Девочка, снявшая оранжевую демоническую маску, и поставившая ранцевый огнемет у своих коленей, что-то весело щебетала, как вздорная птица, а Алиса, под это щебетание теряла сознание… Грузовик дико трясло, воздух в баллоне кончился, и больше, похоже, баллонов у Севера не было, поэтому легкие Алисы вновь обратились против нее.
Совсем рядом пахло кровью Севера. Он сидел неподалеку, и тихонько дышал. Ему тоже крепко досталось в поединке с подчиненными демониц…
Но кто же эти люди в жутких масках? Они так легко расправились с чудовищами, хотя Алиса все видела очень смутно, и даже не поняла, как именно это произошло. Она лишь поняла, что девочка с косичками, щебетавшая сейчас, сожгла кого-то, а потом весело хохотала… Веснушки густо рассыпались по ее круглому лицу, чуть неровные зубы так и обнажались в улыбке… Анка… Так обращалась к ней красноволосая женщина с желтыми змеиными глазами. Эта девушка тоже была веселой, но ее веселость казалась более холодной, более взрослой, более опасной, более… безумной. Маска змееглазой была точь-в-точь такой же красной, как и ее волосы, без всяких наклеек и с одним лишь древним иероглифом на лбу… Что означал этот иероглиф? Нужно как-нибудь потом спросить у Кристины. Кристина-то точно знает, она же ведьма… самая настоящая ведьма, и волосы ее, собранные в красивую медную косу, пляшут даже под дождем.
Но ведь и сама Алиса ведьма…Так сказала Кристина…
Ведьма… Все расплывалось перед глазами у Алисы. Грузовик остановился, кто-то хлопал ее по щекам, что-то говорил, а потом потащил наружу.
Воздуха так мало… И вместе с этими жалкими остатками воздуха, запах травы…
Темнеющее небо кружится над головой. Этажи со светящимися окнами уходят вверх. Что это…Еще один судорожный глоток воздуха… Что это за здание? Сколько этажей? На самом-то деле совсем немного… Шесть.
Это клиника… В самом начале Габриэль говорил что-то о какой-то клинике и о каком-то докторе Григоровиче. А еще о Линде…
Линда…
Это имя стало последним, что сверкнуло в сознании Алисы, прежде чем то потухло, словно догоревшая свеча.
Глава 12
Настоящее (Клиника Григоровича, 2004 год)
Ева. 1
Красная маска, висящая на стене, смотрела на меня из тьмы, а я смотрела на маску… Оскаленная, с огромными белыми клыками, кроме таких своих функций, как защита органов зрения и дыхания, а также сокрытия личности, она, вдобавок ко всему этому, была призвана устрашать моих врагов… Впервые я надела эту маску более семи лет назад, как только достигла совершеннолетия, которое встретила здесь – в клинике доктора Григоровича. Я надела эту маску, покрасила волосы, и таким образом змея Аканху приобрела свой цвет – красный.
Подобные маски есть у каждого из пятнадцати членов Аканху. Они сделаны по образцу японских масок демонов Они. Лет с двенадцати я увлекалась японской культурой, читала много книг про Японию, и когда-нибудь мечтала побывать там…
Маски всех членов Аканху, отражали некоторые особенности личности своих владельцев, и, хоть этого почти и не было заметно снаружи, имели встроенный респиратор минимизирующий воздействие на организм ядовитого тумана, приходящего с востока, а также защищающий от большинства других вредных газов.
Как же она все-таки прекрасна… Моя маска. Она – мое второе лицо, и моя истинная сущность. И символ любви на ней,
Когда-то, я была совсем обычной девочкой, маленькой, глупой и слабой. Воображала себе невесть что, и невесть чего ждала… Сладкая, радужная, и довольно бестолковая жизнь. Но ведь я была ребенком. А что с ребенка возьмешь? Однажды я заболела, сначала, казалось бы – совсем несущественно. Так, незначительные боли в спине, которым я почти не придавала значения, и даже на первых порах не сказала о них родителям… Но время шло, а боли становились все сильней. Потом уже, когда я почти не могла ходить, а позвоночник мой выгнулся ужасным образом, превратив меня в настоящую вечно скулящую немощную уродину, мне пришлось осознать всю серьезность ситуации… Да только болезнь моя оказалась неизлечимой. Я была обречена на медленное умирание, все больше искривляясь, теряя человеческий облик, и воя от боли по ночам. Вскоре я поняла, что хоть родители мои меня и любили, но я стала для них настоящим кошмаром, и жуткой обузой.
Мало кто в то время мог подолгу на меня смотреть, настолько я была отвратительна, и даже они в конце концов стали отворачиваться. Моя собственная костная система обернулась против моего тела, убивая его. И чем ближе я была к смерти, тем менее походила на человека… Меня безжалостно выкручивало, гнуло и кривило, а вопли мои, должно быть, были слышны даже на другом конце улицы…
Немудрено, что матушка моя, вынужденная наблюдать за всем этим, слетела с катушек. Уж не знаю, что там творилось у нее в голове, но однажды ночью, когда отец был на смене, она зашила себе влагалище красными нитками, после чего пришла ко мне в комнату голая, чтобы похвастаться этим, а потом попыталась задушить меня подушкой. Да только я сама ее задушила, и причем не подушкой, а голыми руками… До сих пор понять не могу, откуда в этих руках сила тогда взялась? Как бы то ни было, я придушила эту суку, и сделав это, рыдая выползла на улицу, где капли ночного дождя смыли с моего лица слезы…
Потом, будто порождение чьих-то кошмарных снов, я ползла под фонарями, по улицам мокнущего города. Ползла и выла от невыносимой боли, до смерти пугая редких прохожих… Они все, едва заметив меня бежали в ужасе. И никто даже не попытался помочь… Они видели перед собой чудовище, оживший кошмар, но не человека.
Однако, один все же подошел… Высокий пожилой мужчина. Он был одет в серое пальто и черную водолазку, и смотрел на меня спокойно из-под своего зонта, а я выла у его ног. Мне тогда и невдомек было, что передо мной стоит человек, способный кардинально изменить мою жизнь. Я думала, он лишь один из многих, не трус, но бесполезный зевака, которому нравится наблюдать за мучениями других. Но доктор Григорович оказался иным. Когда страх с болью все же доконали меня, и я лишилась сознания, последним что я запомнила, перед тем как погрузиться в спасительную тьму, были его глаза, удивительно спокойные, в которых жалость в равной степени мешалась с заинтересованностью. Эти же глаза я увидела, когда очнулась. Боли в своем теле я больше не чувствовала, впрочем, как и самого тела… Вокруг было удивительно светло, остро пахло какими-то препаратами, и откуда-то слева звучала тихая, невероятно красивая музыка… Григорович продолжал на меня смотреть, потом сказал:
– Не могу обещать, что больше тебе не будет больно. Будет… Но знай, что боль эта – благостная. Человеку в этой жизни должно быть больно, иначе ничего хорошего из человека не выйдет… Сейчас, мы с тобой начинаем долгий путь, ведущий к твоему совершенству. Путь боли, потому что иных путей к совершенству не бывает. Ты начала его одна, но дальше - я тебя поведу…
Путь и вправду оказался долгим. Десять операций потребовалось, дабы обернуть мой недуг в дар. Некоторые операции были жутко болезненными, но уж что-что, а боль я терпеть умела, мне пришлось обучиться этому, дабы не тронуться рассудком, как моя матушка…