Демоны степей
Шрифт:
Аксум поморгала, — Подай мне гребень, — сказала она наконец. — Невозможно привести в порядок мысли, когда на голове такая каша из волос.
Инаэро позволил себе усомниться в том, что существует настолько явная и прямая связь между порядком в голове и порядком на голове, однако спорить с Аксум не приходилось, поэтому он просто подал девочке гребешок. Она принялась задумчиво терзать свои густые косы. Глядеть на это было просто страшно.
— Ухватки мелкого лавочника… Закутанный… — повторяла она.
— Да, и при этом — потуги
— А! — молвила Аксум, как будто догадавшись, о ком идет речь.
И замолчала, продолжая дергать волосы гребнем.
Поняв, что более внятного ответа она по собственной инициативе ему не даст, Инаэро взял ее за руку.
Аксум посмотрела на приятеля удивленно, словно не ожидала подобной дерзости.
— О ком ты подумала, Аксум?
— Это Светлейший Арифин, глава Великого Тайного Ордена Павлина. Для него-то весь шпионаж и осуществляется. Он тут ворочает судьбами если не мира, то хоарезмийского купечества. И заодно обогащается сам.
— Откуда тебе известны такие тайны?
— Рабам, сын мой, известны многие тайны. Знаешь пословицу — «сколько рабов, столько врагов»? Это сущая правда. Если раб не будет следить за господином по мере своих слабеньких силенок, то беда ему, рабу. Мы знаем куда больше, чем говорим и показываем. Ты человек свободный и во всю эту рабскую механику не посвящен, а я…
— Брось хвалиться, Аксум! Я тут живу на положении раба, о чем тебе, кстати, известно даже лучше, чем мне самому! Сегодня я подслушал один разговор…
Аксум отложила гребень и принялась заплетать косы.
— Выпей сперва еще горячего, — сказал Инаэро. — Согрейся.
Аксум, к его удивлению, благодарно улыбнулась и снова приложилась к кувшину.
— Мне уже значительно лучше, — проговорила девочка, откидываясь на подушки. — Боги, как же я устала! Как будто все у меня в голове ссохлось и болит…
— Они хотят расстроить новые сделки Эйке. Разорить его…
— А это, друг мой, было ясно с самого начала, — молвила Аксум, глядя в потолок. — Мне-то что до этого? Он — богатый купец, а я — бедная рабыня…
— Эйке хороший человек, — сказал Инаэро.
— Да уж. Оклеветал тебя и выгнал с работы.
— Меня оклеветали перед ним какие-то другие люди. Эйке не обязан был вникать во все подробности и уж тем более — рисковать собственной репутацией, оставляя меня на работе.
— Больно ты его защищаешь! Так не годится, Инаэро. Помни, мы должны держаться друг за друга, а господа пусть что хотят, то друг с другом и делают. Вот этак-то мы и выживаем, понял? Никогда не бери господского интереса близко к сердцу.
— Ах ты, моя учительница! А что ты запоешь, когда узнаешь, что господин Ватар собирается избавиться от тебя?
Аксум приподнялась на локте.
— Не может быть!
— Еще как может! У них слишком большие ставки в этой игре, вот что я тебе скажу.
— Расскажи подробно, что ты подслушал.
Инаэро добросовестно пересказал девочке
— «Избавиться… минутное дело…» — пробормотала Аксум. — Кажется, он выразился достаточно ясно, как ты считаешь?
— Да, — твердо ответил Инаэро. — Яснее не скажешь.
Аксум закусила губу, задумалась.
— Аксум, — осторожно начал Инаэро, — я хотел тебе предложить один план… Если просить покровительства у Эйке… Он человек добрый, я уверен, что он тебе не откажет.
— Не откажет? В чем?
— Может быть, он откупит тебя у Ватара?
— Ты понимаешь, дурак, о чем говоришь? Ватар никогда меня не продаст! «Избавиться» — это не продать, это убить! Что-то такое стало мне известно, что не должно дойти до слуха других людей. Рисковать, продавая меня, он не станет.
— Может быть, бежать?
— Схватят.
Наступило молчание. Аксум машинально заплетала и расплетала косу. Наконец Инаэро не выдержал:
— Неужели ты так спокойно дашь себя убить? Аксум медленно покачала головой.
— Насчет этого — даже и не думай. Не для того меня мать рожала, чтобы я вот так запросто сдалась и подставилась под удавку… Это было бы сущей неблагодарностью по отношению к бедной женщине — не находишь?
Глава двенадцатая
НАЕМНИКИ ДЛЯ КАРАВАНА
Старший сын правителя Хоарезма, Хейто, большую часть времени проводил в своих покоях, подальше от отцовских глаз. Это был черноволосый молодой человек лет восемнадцати, с вьющейся бородкой, густыми бровями и лихорадочно блестящими черными глазами, похожими на две влажные маслины. Очень красные губы резко выделялись на молочно-бледном лице.
Красноватыми были и его тонкие ноздри, что выдавало давнее пристрастие Хейто к порошку черного лотоса.
Его покои были обставлены с роскошью и вкусом. Повсюду лежали мягкие ковры из Султанапура. Их особенностью было то, что тончайшая шерсть, из которой изготавливали их султанапурские мастера (исключительно мужчины — женщин к такой работе даже не подпускали), портилась при малейшем прикосновении влаги. Один разлитый бокал вина, одна капля, сорвавшаяся с донышка чашки, — и драгоценнейший ковер безвозвратно испорчен. В этом также заключалась особая утонченность.
Хейто развалился на низком ложе, машинально поглаживая шелковое покрывало. Оно было скользким и приятно холодило кожу. Шелковой была и одежда наследного принца. Перед ним на инкрустированном костью столике лежал прибор для раскуривания порошка черного лотоса. Само зелье должен был доставить один друг принца. Он появлялся при дворе иод видом торговца пряностями и сладостями, до которых так охоч был Хейто.
Наконец слуга доложил о прибытии долгожданного гостя. Хейто хлопнул в ладоши:
— Пусть войдет! И смотри же, чтобы нам никто не помешал.