День «Б»
Шрифт:
Командиру отряда было ясно, что долго они здесь не продержатся. Нужно прорываться. И он крикнул, не отрываясь от автомата:
— Куликов, Плехоткин, — остаетесь тут! Остальные — делай как я!
Размахнувшись, он запустил в гитлеровцев гранату и, строча из автомата и крича что-то нечленораздельное, кинулся напролом из барака. Следом, наперебой паля, бросились остальные бойцы отряда…
Они обязательно ушли бы, если бы не паршивые немецкие гранаты, взрыватели которых рассчитаны на семь секунд. Кто-то из немцев, не растерявшись, сумел отшвырнуть гранату назад, и рванула она на пороге
Четверо уцелевших, отстреливаясь на бегу, уходили к близкой реке. В этом месте мутная Свислочь была совсем узкой. «Фельдфебель», тяжело дыша, бросился в реку, набрал воздуху побольше и нырнул глубоко, как только мог. Двое бойцов последовали за ним, а третий залег на берегу и прикрывал товарищей до последнего патрона, а потом взорвал себя и эсэсовцев гранатой…
Через десять минут бой закончился. Оберштурмфюрер Хойзер, тяжело дыша, выщелкнул из «Вальтера» пустую обойму и, сильно прихрамывая — неудачно упал во время неожиданного обстрела, — вошел в дымящиеся развалины барака. У входа в беспорядке валялись останки разорванных гранатами тел. Еще двое убитых лежали внутри, сжимая оружие. Оба были в немецких мундирах, один бережно обнимал руками холщовый мешок.
Хойзер брезгливо отбросил в сторону труп дюжего «лейтенанта вермахта», развязал в мешок и, как завороженный, уставился на портативную английскую радиостанцию.
«Значит, это и были те самые англичане… А на чей же след вышел тогда Дауманн в Заславле?» — озадаченно подумал он, но толком сообразить ничего не успел, потому что нечто очень горячее и одновременно холодное сильно ужалило его в шею сзади. Оберштурмфюрер Хойзер захрипел и, пытаясь выдернуть из шеи длинное узкое лезвие, повалился навзничь, заливая английскую рацию кровью.
А двое солдат войск СС уже, ругаясь и тяжело дыша, добивали штыками бойца Особого отряда НКВД, только что убившего последнего врага в своей жизни…
…Еще через полчаса старший по званию — штурмшарфюрер СС — доложил начальству о гибели двух офицеров, пятнадцати солдат и исчезновению трех большевистских террористов. Начальство отреагировало на удивление равнодушно. У него на столе уже лежал приказ об эвакуации, и все местные проблемы мгновенно стали для него мелкими и далекими…
Глава 29
Сколько Джим Кэббот пролежал в вонючей трубе подземного коллектора, он не мог потом вспомнить. День прошел, сутки или двое?.. Он просто очнулся от резкого, колотящего чувства холода. Раненая рука распухла и противно ныла от сырости. Под ухом равнодушно шумела грязная вода. И еще какой-то звук, противный и мерзкий, заставил Джима содрогнуться от отвращения. Рядом с ним, обнюхивая его лицо и шевеля усами, сидела огромная серая крыса.
— А ну пошла!.. — От неожиданности Джим заехал крысе кулаком прямо в морду. Крыса, не ожидавшая такой наглости, плюхнулась прямо в коллектор и обиженно поплыла против течения.
Стараясь не беспокоить раненую руку, Джим осторожно подполз к выходу
Нужно было срочно выбираться наружу, пока он не окочурился тут от голода. Убедившись, что с противоположного берега за ним никто не следит, Кэббот выполз из бетонного желоба и осторожно опустился в холодную воду Свислочи. У берега река была мелкой, и умение плыть при помощи одних ног не пригодилось. Вот только раненая рука на воду отреагировала очень плохо, боль была такой острой, что Кэббот чуть не потерял сознания.
Через несколько метров Джим с трудом выбрался на берег. Место для этого было абсолютно неподходящим — ни дома, ни деревца вокруг, только какой-то высокий холм, похожий на остатки древнего городища, и протоптанная вдоль реки тропинка. Ближайшие строения виднелись на берегу напротив, но на мост Джим выйти не рискнул — там наверняка патруль. Пришлось топать к домишкам, виднеющимся в отдалении, там, где река делала широкий изгиб.
К счастью, прохожих в этот ранний час навстречу не попалось. Кэббот даже улыбнулся, представив, как он выглядит — небритый, в грязном, изорванном мундире немецкого офицера, насквозь пропахшем тем, чем обычно пахнет в сточных канавах. И озабоченно взглянул на простреленную руку. Боль стала острой, пульсирующей, рвущей. Из раны сочилась сукровица, и он впервые с тревогой подумал о том, что ранение может оказаться более опасным, чем он думал.
Кривая пыльная улочка, которой брел Джим, неожиданно сделала поворот, и он очутился напротив… мечети. Кэббот не поверил своим глазам, но это была самая натуральная мечеть с минаретом и большим куполом. Дело было в том, что окраина Минска, куда он попал, издавна звалась Татарским предместьем. Здесь когда-то поселились татары, взятые в плен войском Великого княжества Литовского. Их потомки продолжали жить тут, исповедуя веру предков, а в остальном ничем не отличаясь от других подданных Российской империи. Для них в 1902 году и построили эту мечеть.
Калитка, ведущая в храм, скрипнула. Из мечети вышел высокого роста человек в затейливом восточном одеянии с белыми рукавами и в белом тюрбане. Приятное лицо было окаймлено небольшой бородкой с проседью. Умные вишневые глаза смотрели на Кэббота без удивления и неприязни. А потом переместились с его лица на простреленную руку…
— Я ранен, — неожиданно сказал Джим по-немецки. Голос прозвучал хрипло и еле слышно, к тому же в том, что имам понимает немецкий, никакой уверенности не было. Но священник неожиданно кивнул.
— Пойдемте…
Во дворике мечети царила тишина. Можно было подумать, что война не коснулась этого уголка Минска. Повинуясь жесту имама, Джим снял пыльные сапоги и ступил в молитвенный зал босиком. На стенах виднелись надписи на арабском, как догадался Джим — цитаты из Корана.
В небольшом подсобном помещении священник осмотрел рану Кэббота и неожиданно умело, споро перевязал ее. Затем внимательно взглянул в лицо Джиму:
— Ты ведь не немец?.. — Немецкий язык в устах имама звучал вполне прилично.